На правой руке он держал грудного ребёнка, завёрнутого в серые тряпки. В левой руке он сжимал маленькую тощую книжонку, развёрнутую посредине и от угла до угла мелко испещрённую частыми линиями убористого немецкого шрифта, очевидно одно из изданий "National Bibliothek". Книжонка была захватана и исчитана почти до дыр, а листки, на которых она была развёрнута, в разных местах носили следы жирных пальцев. Человек с ребёнком то поднимал её к лицу, внимательно вглядываясь в мелкие строки, то опускал её вниз, сосредоточенно соображая. На столе в углу комнаты лежала кипа журналов в серых и красных обложках. Один из них был раскрыт на первых страницах и лежал на краю стола. Человек с ребёнком, совершая свою прогулку по комнате, каждый раз подходил к столу и читал развёрнутый журнал. Руку с немецкой книжонкой он опускал вниз, но, дойдя до конца страницы, поднимал книжонку и, ловко поддёрнув ею листок журнала, переворачивал и принимался читать снова. Дойдя до конца в другой раз, он поворачивался и возобновлял прогулку по направлению к двери.
Ребёнок плакал, но как-то негромко. Быть может, он догадывался, что из его плача ничего не выйдет и не хотел надрываться понапрасну. По временам, когда ребёнок возвышал голос, человек в серой блузе машинально прижимал его к груди, как будто стараясь надавить пружинку, которая могла бы захлопнуть эти беспокойные звуки. При этом он всё время напевал довольно громко, но совершенно бессознательно, какой-то странный мотив, очевидно собственного сочинения: "Бэум, бэум, бэм!" -- с целью убаюкать ребёнка.
Свита Марьи Николаевны вся разом ворвалась в комнату.
-- Здравствуйте, Шихов, -- сказал Ратинович, подойдя к человеку с ребёнком, и хотел было протянуть ему руку, но удержался, сообразив, что обе руки Шихова заняты.
-- Ага, -- ответил Шихов, -- здравствуйте! -- он подошёл к столу и положил на него немецкую книжку, очевидно, отказываясь от неё на время посещения гостей.
-- Это что, опять Спиноза, -- насмешливо сказал Ратинович, -- доучиваете наизусть?
-- Как же, -- добродушно ответил Шихов, -- Спиноза в руках, а на столе что? -- и он показал на развёрнутый журнал.
-- Мой, Беккер! Не стой! -- сказал Рыбковский, подходя к человеку, мывшему бельё. -- Бог труды любит!
Беккер был его приятелем и сожителем по квартире, но ему и в голову не пришло предложить Беккеру свои услуги по части белья.
-- Если вы устали, Михаил Самойлович, -- прохрипел Броцкий с наивысшей вежливостью, на которую только был способен, -- то я заменю вас.
-- Нет, ничего! -- возразил Беккер, поднимая над корчагой какое-то белое одеяние, весьма смахивавшее на женскую рубашку, и принимаясь его скручивать и выжимать из него воду.