Вначале Элена решила, что ты просто задерживаешься и вот-вот пересечешь размашистым шагом парк, как всегда торопясь и ища ее взглядом под старыми фламбоянами, вблизи железных решеток, увитых растениями с изумрудными листьями, среди клумб благоухающих орхидей, которые ты срывал тайком от сторожа и преподносил ей — «в знак восхищения вами, сеньорита», за витыми колоннами в стиле барокко, окружающими площадь, на одной из скамеек, чьи очертания тонули в тумане сумерек. Элена надеялась, ты заметишь ее издалека и она поспешит тебе навстречу — в новом платье и с распущенными волосами, немного обиженная на то, что ты с каждым днем становишься все менее пунктуальным — «мы с тобой поменялись ролями», — а потом, уже улыбаясь, пригрозит отодрать тебя хорошенько за уши — «хотя по-настоящему ты заслуживаешь более ужасной участи, раз заставил меня столько ждать». Ты сослался бы на то, что в самый последний момент тебе дали срочную работу и ты не мог предупредить ее, но теперь ты полностью в ее распоряжении, и вы можете пойти к Кармите, которая устраивала что-то вроде ужина с танцами — надо же немножко встряхнуться и настроиться на веселую волну, ведь без шуток, без музыки и смеха социализма тоже не построить. Вы вышли бы на проспект в поисках такси, и она сказала бы, что с политической точки зрения твое отношение к работе безупречно, так и должно быть, она это понимает, только вот любовь, как молодое деревце, нуждается в поливе и заботливом уходе, а иначе зачахнет. Увидев, какую гримасу ты состроил, она бы расхохоталась, а потом стала бы успокаивать тебя тем, что в прекрасном и недалеком будущем вы сможете распоряжаться свободным временем по своему усмотрению и думать забудете о янки, о контрреволюционерах, о бесконечных собраниях, если, конечно, доживете.
Несколько месяцев назад ты стал работать в министерстве промышленности и с головой ушел в вопросы подбора руководящих кадров для десятков предприятий, экспроприированных либо национализированных по всей стране, что было нелегкой задачей: столько всего предстояло выяснить, проверить и изменить, не нарушая при этом нормального производственного ритма. У тебя не было ни опыта, ни необходимых технических знаний, но у кого они могли быть, если раньше этим никто из вас не занимался, успокаивал Серхио Интеллектуал, заполняя китайской шариковой ручкой анкету рабочего, которого направляли руководить заводом в надежде, что отсутствие образования компенсируется высокой сознательностью. Интеллектуал залпом выпивал чашку крепчайшего чая, который сам готовил на спиртовке, стоявшей на шкафу с личными делами, и швырял тебе коричневую папку с показателями по этому предприятию. «Попробуй-ка все пересчитать, у меня что-то не сходится, надо подготовить докладную и принять меры, чтобы завод не стал». Тебе приходилось учиться на ходу, вникать в проблемы экономики, ликвидировать узкие места, заниматься вопросами кадровой политики, крутиться в нескончаемом водовороте дел, и когда наконец ты отрывал голову от бумаг, в окно уже глядела ночь. Уставившись в звездное небо, ты с тоской вспоминал о собственных делах, отодвинутых на задний план, погребенных под горами папок. Узник долга и собственной совести, ты звонил Элене, чтобы услышать ее голос и поговорить с ней хотя бы пять минут, борясь с соблазном бросить все и поехать куда-нибудь повеселиться и потанцевать — ведь незаменимых людей нет, и революция не погибнет, если ты устроишь себе небольшую передышку. Но еще не повесив трубку, ты уже знал, что никуда не уйдешь, потому что искренне хочешь помочь революции, а что касается любви, то она не только не угаснет, но, напротив, расцветет, приобретет новый смысл, станет еще более полной, человечной и прекрасной. «Всему свое время», — повторял ты и возвращался «на боевые позиции», а Серхио Интеллектуал, бросив иронический взгляд из-за кипы бумаг, неожиданно швырял тебе белый мячик от пинг-понга, который ты ловил на лету и возвращал ему броском из-под руки, помня ваш уговор: кто уронит мячик на пол, тот угощает после работы жареным рисом.