— Пошли, Мануэль! — сказала она, как только мы встретились у дверей монастыря, где настоятельницей была мать Пилар.
Касимира небось все наперед решила, так мне думается.
— Скорей, Мануэль!
Мы рванули вверх по тропинке до Эль-Ромеро. Это такое место, где живой души нет. Корова замычит — и то оттуда не услышишь. Там наверху я ее сгреб, и мы привались друг к другу, будто ополоумели. Не помню, как потом добрались низом до самой речки. У меня голова точно в огне, а Касимира на вид спокойна, но глаза совсем круглые, вот-вот выскочат. Поглядеть на нас — живым пламенем схвачены. Тут и началось. У Касимиры щеки алые, пунцовые, и ладошки — тоже. Я опять ее сгреб, мы как приросли один к другому. И такое на нас нашло — катаемся по траве, точно звери, дышим как запаленные, и пот ручьем.
Потом она сняла синий платок и дала его мне.
— Дома скажу — потеряла. Возьми на память.
А мне дать нечего, так и ушла Касимира с пустыми руками. Я, по правде, плохо помню, что с нами было, а было — все. Касимира — первая у меня женщина.
Несколько дней я не выходил из дома, жар поднялся. Сидел затворником и думал о Касимире, о том, что с нами случилось. В голове коловорот! Бабушка увидела, что я не в себе, и спрашивает:
— Мануэль, сынок, что такое? Ты сам не свой. Ну, расскажи, не таись!
— Да ничего, бабушка! Сама знаешь — мне пасти стадо хуже нет. Прихожу весь умученный…
— Не ври, Мануэль! Ты чуть не головой об стенку бьешься, так переживаешь. Да что с тобой стряслось? Сходи-ка, сынок, к священнику.
Бабушки всегда догадываются, если с внуками неладно. Мои старики поняли, что я влюбился, как ненормальный. Касимира передавала мне записочки, но видеться мы с ней не могли. В тот день ее родители тоже о чем-то догадались, она мне ни слова об этом, но они точно догадались. Потому мы и перестали на время встречаться. Однажды я все-таки осмелился и вышел из дому, чтобы найти Касимиру. И нашел ее у амбара. Лицо у нее было очень серьезное, испуганное. Там я ей и сказал в первый раз:
— Я люблю тебя, Касимира. Давай будем вместе всю жизнь.
Она почти не говорила. Все оглядывалась, боялась, как бы нас не увидели. И то правда: маленькая деревня страшнее большого ада, а наша — одно название, что деревня. Соседи, конечно, ничего не знали про нас. Подозревать — подозревали, да не больше. Страх Касимиры и мне передался, и в голову полезли всякие мысли. Но я глянул, какая она красавица, и со мной сделалось что-то странное, я снова захотел ее до смерти, а она ни в какую, стоит хмурая — не подходи. Нет, я ей, конечно, нравился, только она казнилась за все, что позволила за камнями и потом на реке. Да и вообще, эти смелые женщины чуть что — и на попятную.