«Дорогой дедушка!
Я живу хорошо. Сначала все было никуда, теперь наладилось. Работаю вместе с одним сеньором из нашей Понтеведры. Зовут его Фабианом, и он золотой человек. Живу в его доме. У него одна комната, при ней кухня, а нужник на улице. Дом наш в старой Гаване, в двух шагах от железной дороги. Работу вытерпеть можно, а такую жарищу — нельзя. От солнца никакого спасения. Здесь ко мне в кишки залез какой-то червь, но я излечился медом и сном. Сейчас мне уже полегчало. Напишу про себя побольше, когда смогу выслать тебе денег. Не говори никому, что я на Кубе. Скажи, уехал в Португалию или еще куда, потому что сюда каждый день приплывает на пароходах народ из Галисии, и кто-нибудь может прознать про меня. Дорогой дедушка, помни, что я всегда думаю о тебе, о бабушке, о матери, о сестре. Да хранит вас бог и пресвятая дева. Обнимаю всех.
Мануэль».
Нашу повозку тащил мул, уже немолодой. Звали его Фонарик. Очень он был выносливый, ел много травы. И странное дело — никогда не потел. Понять невозможно: при самом страшном пекле кожа у него всегда сухая, прохладная. Поначалу я сидел на козлах под зонтиком и только дивился тому, как Фонарик знает дорогу. Однажды я сказал Фабиану, чтобы он попробовал отпустить вожжи. Фабиан засмеялся:
— Эх ты чудак! Тут и пробовать нечего. Фонарик и без нас придет к дому Родригесов.
И правда, Фонарик уже столько времени ходил по одним и тем же улицам, что, по сути, сам добирался до склада «Родригес и Компания». В общем, Фонарик в нас не нуждался, и поэтому всю дорогу от пристани мы спали, сил набирались. Фабиан даже похрапывал. Как только упрется мул в складские ворота, мы просыпаемся и начинаем таскать мешки. Потом мне случалось покупать мулов, но умнее Фонарика не было ни одного.
Он у нас сдох, бедняга. Отощал перед этим до немыслимости, и вот однажды захрипел — и нет его.
Вместо Фонарика появилась Ягодка. Она обошлась нам в сорок песо. Молодая, трехлетка, и до чего норовистая, будь она неладна. С ней на минуту вожжи не отпустишь, только гляди-присматривай. Словом, кончился мой отдых. Пока доберемся от пристани до складов — не одно, так другое. Услышит автомобильный гудок — вся сожмется от страха. Увидит большую машину — сразу рывком в сторону, и с места не сдвинешь. Приходилось слезать с козел и тянуть Ягодку за уши. Одно хорошо — молодая, сильная. Но жрала куда больше Фонарика.
— Чтоб тебе пропасть, стерва, — кричал Фабиан. — Ты ж меня вконец разоришь!
Каждую заработанную монету я прятал в кожаный мешочек. Почти ни на что не тратился в тот год, жался как мог. Фабиан готовил дома. А я по воскресеньям, если везло, бегал рассыльным по разным местам. Хоть умри, надо было скопить денег для родни в Галисии. Бывало, придут за мной приятели, позовут играть в кости или выпить. А я — никуда. Пойти — значит, выворачивай карман, да где мне? Вот и отсиживался дома, в стенку глядел и думал. Чаще всего о женщинах. Такая донимала охота побыть с женщиной — ужас. На Кубе красивых женщин всегда много и все завлекательные: из Астурии, с Канарских островов, из Галисии и кубиночки. Но мне больше всех нравились мулатки.