— Или учись считать, или я так отдеру, что забудешь, как тебя зовут!
Поневоле пришлось научиться. И с чего началось-то? Загнал он однажды вечером овечек в хлев, сидит за столом, ест и насвистывает. Тут входит дед.
— Где Канела? — кричит.
Канела была молоденькая овечка, очень непутевая, то и дело отбивалась от стада, а на этот раз и вовсе пропала. Фабиан давай оправдываться, мол, ему не отличить одну от другой — они все одинаковые. Стало ясно: без счета Фабиану несдобровать. Он нередко уводил одиннадцать овец, а возвращался с десятью. Арифметику вколачивали ему в голову по-разному, то часами заставляли перекладывать туда-сюда деревянные кругляши, то стегали розгами.
Я Фабиану очень пригодился — все учитывал, записывал, даже газеты вслух читал. То «Эль Эральдо», то «Ла Марина». И за все наши домашние расходы отвечал — куда да на что. Фабиан мне доверял — не то слово.
— Вот заведешь женщину, бросишь меня, — говорил Фабиан. — Ты же молодой парень.
— Да зачем? Мне с вами хорошо.
Хорошо — это громко сказано. И при Фабиане все та же музыка — грузить мешки с рисом и картофелем с пристани на повозку, а с повозки тащить их в складское помещение. Оно, конечно, лучше прежнего, потому что Фабиану тяжелее двухсот фунтов мешки не давали. Да и не такое большое расстояние от пристани до повозки и от повозки до склада. На прежнем месте вон сколько метров надо было одолевать с тяжеленным мешком на плече. Мы с Фабианом не скупились на агуардьенте. Как купим бутылку — сразу заворачиваем ее в мешок. А нет — любой бездельник выпросит у тебя глоточек. В Гаване таких бездельников, которым лень было спину гнуть, развелось в ту пору пропасть. Да и немало было нищих и безработных. И все норовили что-нибудь выпросить у тебя, хотя ты сам бедняк. Даже «бутыльщики» — так назывались эти типы, которые только числились на работе в конторах и жалованье получали, — как потеряют свою «бутылку», окажутся на мели, тоже приходят к нам, галисийцам, придумывают всякие сборы, крутят мозги политикой, пропагандой, лишь бы чем поживиться.
Фабиан учил меня не связываться с этими ловкачами.
— Все президенты, — говорил он, — одна шатия-братия, начиная с Пальмы[226] и кончая этим выжигой Менокалем. Вон у Менокаля раньше в кулаке был сахарный завод, а теперь вся страна.
Истинная правда. Правителям нет дела до тех, кто с голоду подыхает. Нищета голодного в петлю сует, а вытащить из этой петли — некому.
Мы, галисийцы, где только не работали. Подметки снашивали быстрее других, но голоду не поддавались. Первое письмо деду я написал, когда стал работать с Фабианом. Написал, похоже, так: