Едем мы по Четвертой улице, и вдруг вижу: Фабиан обернулся ко мне, что-то говорит, а язык у него заплетается. За день до этого он изрядно выпил, вот я и не придал значения. У него, правда, последнее время сильно опухали ноги, он почти не слезал с повозки да и не вникал в денежные дела. Я один со всем управлялся. Но Фабиан по-прежнему играл в карты, ел с охотой, так что я глянул на него и оставил все без мысли.
Подъезжаем мы к углу улицы, и вдруг Фабиан на моих глазах валится назад, головой прямо на борт карретона. Я его окликнул — молчит. Тогда мы с каким-то прохожим подхватили его на руки и положили на мешки. Домой я привез Фабиана уже мертвого, хотя не верил в это, думал, может, он без памяти от жары или еще от чего. Оказалось — разрыв сердца. Из Галисийского общества прислали денег на похороны. Да и похоронили его на галисийском кладбище. Все, кто пришел, и Гундин тоже, в один голос — ты, мол, потерял родного отца. Это истинная правда. Ни разу в жизни я так не плакал, как в тот час, когда подошел к нашей комнате и увидел внутри на входной двери берет Фабиана.
С отцом Гордомана, который отправился в Виго на пароходе «Королева Мария Кристина», я послал пятьсот песо моему дедушке. Это было, думаю, в октябре девятнадцатого года. У меня от сердца отлегло — выполнил долг перед родными. Послал еще в деревянных коробочках мармелад из гуаябы и соломенную шляпу. Только и всего. На Кубе тогда было очень смутное время. То у либералов вражда с консерваторами, то они вроде заодно. Поди пойми, если Менокаль с Гомесом на банкете пируют, снимаются чуть не в обнимку и у обоих вид торжественный. А простой народ считает, что они непримиримые враги. Кто не морочил людей — так это анархисты. Они были против всего: против государства, против порядка, против полиции. Ну, против всего на свете. А уж над президентами изгалялись… Я в те годы лично ни одного анархиста не знал, но они мне нравились. Почти все их вожаки были галисийцами и заправляли в профсоюзах и на фабриках. Когда я стал плотником, то узнал их поближе.
Мой дед тут же прислал письмо. Доволен был до смерти, видно, думал, что внук наконец разбогател. Я ему отписал своим корявым почерком, что вышлю еще денег и что стал платить взносы в Галисийское общество на строительство школы в Понтеведре. Когда писал деду, бог меня, наверно, услышал. Вот смотрите. Иду я как-то по улице Монсеррате, а навстречу мне продавец лотерейных билетов, у которых три конечных цифры — двести двадцать пять. Мне этот номер очень нравился, потому что в лотерейных шарадах с картинками он означает драгоценный камень. Хвастаться не хочу, но в молодости я был очень шустрый и быстро разобрался в этих лотерейных шарадах, знал, что каждый номер обозначает. А двести двадцать пять вообще мой счастливый номер. Помните, у того полицейского, который вернул мне башмаки, на фуражке был этот номер. В общем, купил я билеты и выиграл ровно пятьсот песо. Подумать, как раз столько, сколько отправил деду в деревню! Есть одна галисийская пословица, я ее всегда держу в голове. Это приблизительно так: «Кто смекалку в ход пускает, тот здоровья не теряет».