Мыть полы и стекла, не разгибая спины, тоже не сахар. Я начинал их мыть ровно в шесть утра и потом чего только не делал — да что попадется. Печатники, помню, объявили забастовку, требовали, чтобы рабочий день был восемь часов. А я трубил по двенадцать. Какой хозяин сократит рабочий день? Даже думать смешно. Но вот прошли годы, и я сам вижу — люди своего добились: работают по восемь часов. Что ж, слава богу, что так.
Когда я бросил торговать углем, моя жизнь стала совсем никуда: мотало из стороны в сторону, а проку чуть. Бывали дни — никакой работы, мертвое время. С разными я тогда людьми повстречался. Только плохо в ту пору соображал что к чему. Но в чуло[228] не годился. Ростом не вышел, нос длинный — это сейчас он вроде бы покороче, — ноги кривоватые и волосы жидкие. Какой из меня чуло при такой внешности. Зато было чем ублажать женщин. Это меня и выручало. Хоть что-то, да есть. Не зря Либрада влюбилась, взяла к себе и кормила бесплатно. Не любил я ходить в кварталы, где жили шлюхи. По первости бывал там частенько, разве выдержишь, а потом не стал. Там без конца драки, воровство, того и гляди подцепишь дурную болезнь… Какой-нибудь проходимец выманивал из деревни молоденьких девушек, а потом жил за их счет. Они чуть не толпами бродили по пристаням. И в Сан-Исидро их полно, и в Хесус-Мария, а со временем и Колон облюбовали. Самое короткое свидание с женщиной стоило пятьдесят сентаво. Плати и входи в заведение. Хозяева оглядят с ног до головы, сразу оценят, сколько ты дашь. Боязливым в такие дома лучше не соваться. Дородные тетехи так, бывало, уставятся, что весь сожмешься. На улице Маркес-Гонсалес в двадцатом году я знавал шестерых венгерок. Все уже в годах, но умелые и собою хороши. Всякого отведал — и с больших тарелок, и с маленьких. А вот никак не удавалось узнать, чем потчуют настоящие китаянки. Китаянок с негритянской примесью я встречал: обходительные мулаточки и пахнет от них душистым шербетом. Этих мулаточек годы не берут, всегда молоденькие.
В Либраде было что-то от китаянки — глаза чуть раскосые. А волосы жесткие, кучерявые, ну, мочалка из проволоки, такие же, как у ее матери. У Либрады с матерью всегда свои тайны-секреты. Стоит мне прийти — сразу на шепот переходят. Старуха вечно выпрашивала у меня монетки, а зачем — неизвестно, потому как на улицу почти не выходила. Но все про все знала, хитрющая была до невозможности. Что ни день покупала лотерейный билет. Иди с номером тринадцать, или девять, или семнадцать. Неграм правился номер семнадцать, потому что семнадцатое октября день святого Лазаря. На Кубе куда ни повернись — везде святой Лазарь, даже два лазарета для прокаженных: один в городе Ринкон, другой — в Мариэле. Дом Либрады был набит святыми. В первый раз, когда я пришел, оторопел от страха. У самой двери стояла святая Варвара, каких я отродясь не видел. Ростом с меня, волосы черные, настоящие, а глаза из желтых камешков. В руке — деревянный меч и острием в пол утыкается, где рядом с подгнившими яблоками поставлены рюмочки с агуардьенте. Святой Лазарь тоже, конечно, был да и вся святая братия. Даже в уборной полно фигурок святых — все с метелочками, бусы висят из жареного маиса и всякая дребедень. Но мое дело маленькое, мне главное, что крыша над головой и что голодным не оставят. Ну, плескали мне одеколон в ведро с водой или кропили им все углы… У них эти штучки в заводе, куда ни приди. Я внимания никакого — была бы еда досыта и место, где выспаться. В ихней вере я плохо понимал, почти не разбирался, и для меня их разговоры и обычаи — китайская грамота. Если что произойдет в городе, они обязательно собираются все вместе и сидят обсуждают. Либрада меня в эти дела не втягивала, но я все примечал, слушал, о чем они толкуют. В ту пору я сблизился с неграми, вник в их характер. К нам в основном приходили негры и мулаты. Мать Либрады умела гадать по ракушкам и была спиритисткой. Она у них считалась, как бы сказать, главной, главой. Меня они в расчет не брали. Я во всяких сборах и молитвах мало смыслил. Зато посмеяться надо мной — мол, раз галисиец, значит, простофиля, придурок — это им только дай. Вот так смотрели на нас в те годы. Разве что когда в кости играли, мы были чуть повыше негров, потому как фишки с черными кружочками немного стоили