— Чем еще занимались?
— Ничем, сеньор судья. Я закон не нарушаю.
Через какое-то время я случайно попал на кирпичный завод и увидел хозяина Мануэлы. Сидит себе, как ни в чем не бывало, у дверей, греет жирное брюхо и попыхивает сигарой. Я вгляделся в него и сказал про себя: «Вот поди-ка, до чего тесен мир, представь хоть на минуту этот старый хрыч, что я о нем знаю, он бы сейчас заерзал на стуле». Но так оно устроено в жизни: бедняки расплачиваются за чужие грехи, а богачи сверху поглядывают на людские беды и не чухаются.
Да, бедная Мануэла… Такого вкусного мучного киселя, как у нее, я в Гаване больше ни разу не пробовал.
В моей жизни ничего не ладилось. Кто выручал меня, так это Хосе Гундин. Он мне был настоящим другом, честное слово. Больше пяти песо я у него никогда не просил. И возвращал долг, что ему, что Хосе Мартинесу Гордоману.
Не знаю, с чего о нас, галисийцах, пошла на Кубе плохая слава. Мол, мы и бестолочи и скупердяи. Ну, ладно, а уж что только не говорили об андалусцах! Все это, конечно, брехня. Хотя андалусцы такие упрямые, что за свое упрямство жизнью платят. Я знаю много анекдотов про них и про нас, про них и про негров. Над галисийцами как только не изгалялись, а уж негров вообще презирали, ни во что ни ставили.
Вот послушайте историю про одного андалусца. Он, бедняга, так наголодался, что велел сыновьям украсть маниоки, которая росла по соседству. Сыновья притащили мешки с маниокой. Сварили ему целый котел и поставили — на, мол, ешь. Тот стал наворачивать. Через полчаса один из сыновей говорит отцу:
— Смотри, папочка, как бы ты нас заодно не проглотил.
Но старик слова не мог выговорить, потому что ему все горло крахмал забил. В маниоке крахмала-то дополна.
Другой андалусец умер и отправился на небо в рай. Доходит до ворот, а там на облаках расселся святой Петр, важный такой, спесивый, по бокам ангелы стоят.
— Слушай, ты, — говорит он старику, — сюда въезжают только на коне.
Вернулся андалусец на землю дурак дураком и видит: навстречу ему негр.
— Слушай, негр, в рай пускают только верхом на коне, давай двинем туда вместе. Я сяду тебе на спину, нам обоим и повезет.
Вот тронулись они в путь. Добрались до ворот, и снова встречает их святой Петр, еще важнее, чем в первый раз.
— Как прибыл, андалусец, пешком или на коне?
— На коне.
— Ну, ладно, оставь его за воротами, а сам входи.
Да, негров ни во что не ставили. Ведь андалусец все-таки в рай попал.
Андалусцев на Кубе было очень много в ту пору. Хорошие работяги, но вот беда — пили по-страшному. Целыми ящиками покупали пиво «Тропикаль негра». Я знал одного по имени Бенито Горвеа — ну, этот пил мастерски. Сядет под кустами в «Ла-Тропикаль» и пьет со своими дружками. Все пьяные, а ему хоть бы что. За вечер мог тридцать бутылок выдуть. На рассвете встанет и вместе с женой жарит в масле крендельки. Они ими торговали. Бенито славился крендельками по всей Гаване. Его жена и жена Константино Велоса — у этой ноги малость кривоватые — были родными сестрами. Всего сестер было четверо. И я в ту пору завел шашни с младшей. Искал хоть какую зацепку, какую соломинку, лишь бы не потонуть. О моей зазнобе не скажешь — дурна собой, но имя мне не нравилось — Леонсия. Она старалась во всем мне угождать. Однажды вдруг говорит: