— Знать-то знаю, — говорю, — но представить не могу, как это сделают.
Со мной было проще простого. Кто меня в чем заподозрит? Ну, и помог я бискайцу и самому Мелье, редкому смельчаку. Они поручили мне стоять возле телефона на углу улиц Паула и Сан-Игнасио. А по этому телефону разговаривали полицейские. Я весь их разговор подслушал и слово в слово передал бискайцу. Полицейские, оказывается, разыскивали машину кремового цвета с откидным верхом — на ней и ездил бискаец, — которая принадлежала родственнице Антонио Мельи. В этой машине они возили листовки против правительства и печатный станок. После моего рассказа бискаец поспешил к Мелье, и они решили спрятать машину в крытой галерее одного дома на улице Гавана. Дверь этой галереи была огромная, с бронзовыми гвоздями величиной с кулак. Машину перекрасили в красный цвет, сменили номер и нашли другого шофера. Отважные ребята! Я видел, как они пронеслись по Прадо прямо перед носом у полицейских. Насколько я знаю, их не смогли поймать. Однажды я стою на пригорке у пристани Паула со своими приятелями и вдруг смотрю — рядом с шофером в машине едет Мелья. Тогда я и видел его последний раз в жизни. Вот кто был честным политиком! Теперь его имя часто упоминается. Правда? Да, как знать, не скажи я тогда бискайцу все, что слышал, может, их кремовый автомобиль изрешетили бы пулями. Больше ничего такого я не сделал, случая не было. А из головы не выходило съездить хоть ненадолго в родную деревню, повидать деда, мать, сестру, пока живы. Не расставался с этой мыслью, но денег для путешествия еще не хватало. Да и нельзя было явиться к родным с пустыми руками.
Я очень памятливый на прошлое. Чем глубже возьмешь, тем яснее видишь. Так и бывает со стариками. А все нынешнее не запоминаю. Иной раз спрошу себя, что ты делал вчера, с кем говорил, что ел — ну никак не вспомнить. Напрягаю память — и хоть лопни. Будто я насовсем увяз в давних временах, и не выбраться мне оттуда. Деревня, к примеру, так и стоит перед глазами. Хоть бы что стерлось в памяти. Я патриот настоящий и свою родную землю никогда не забуду. Да и как ее забыть, когда все сердцем помнишь. Пусть моя деревня невеселая, но она очень красивая. И рощи дубовые, и речки, и камыши под ветром, и лес — все это мое детство. Нет, правда! На ромериях в «Ла Тропикаль» пели галисийские песни, и у моих земляков слезы из глаз ручьями. Особенно от этой:
Lonxe d’a terriña ¡qu’angustias me dan!..
os que vais pr’a ela con vos me levai
[242].
Или от той, что пела Кармен, истинная галисийка:
Son as rosas d’estos campos, olentes e bonitiñas.