— Возможно, «то с этим», как вы говорите, и не сочетается, Гарсиа. Но ведь одно может быть причиной другого.
— Нет, ты несносен! Ты как будто не из своей семьи. Твой отец, насколько я знаю…
— Прошу вас, оставьте в покое моего отца.
— Ты не подумал, что бы он сказал обо всем этом?
«Ах, он прикидывается глухим. Думает, я сопляк какой-нибудь!»
— Кто его у меня отберет? Ты? Это тебя прислали отобрать у меня магазин?
— Не я, нет. Революционное правительство. Как вам известно, таков закон.
— Пошел ты к черту вместе с законом! Вы его у меня не отберете. А земли тоже отбираете? И фабрику? Это же двадцать лет моего труда.
«Да, двадцать лет эксплуатации рабочих. За дурачка он меня принимает, что ли? Хотя, конечно, Гарсиа тоже трудился, но как мало он платил служащим и батракам, как относился к ним. Фабрика, магазин, усадьба «Радость». Девять служащих, двести лошадей. Пока другие с голоду умирали. Не верю я ему. Кто легко верит, легко и погибает. Весы неправильные. Кофе, смешанное с молотым горохом. Рис запродан до урожая по двадцать два сентаво за фунт…»
— А земли? Земли тоже? Но я же получил их по наследству. Проклятье!
— Право же, я не понимаю. Говорят, захватили больше тысячи пленных. Остальные погибли или потонули в болотах Сьенаги…
«Что будет дальше? — думал Габриэль. — Я человек переходного времени, это ясно: во мне еще живет прошлое, и оно влияет на настоящее. Кто я? Кто я такой, черт возьми? Я, Габриэль Дуарте. Человек меж двух станов».
— Что ты будешь делать дальше? — спросил он у Марсиаля.
Марсиаль ответил не сразу. Он приподнял стакан с ромом и посмотрел на Габриэля сквозь стекло. Ром «Бакарди». Самый лучший. Выдержанный.
— Я? Уеду. Мне здесь нечего делать. Сижу на чемоданах.
— Почему же ты сразу не уехал?
— Извини, Габриэль, но это идиотский вопрос. Хотелось посмотреть, как развернутся события, возможно, надеялся на перемены или на то, что дело не зайдет так далеко… даже после революции.
— А теперь ты думаешь, ничего не изменится?
— Я этого не сказал, но для того, чтобы положение изменилось, надо бороться, я же бороться не собираюсь. Мне это не по душе. Американцы могли ударить по-настоящему, однако у них ничего не вышло. Не понимаю. Наверно, что-то не сработало, они, возможно, сделают новую попытку, хотя теперь силы уже никогда не будут равны. Нельзя было упускать удобный случай.
— Да ты пессимист, как я погляжу.
— Отнюдь, просто я реалист. Жизнь тут как бы остановилась… для нас.
— Ты думаешь, для других она будет продолжаться? Ты ведь учился в духовной коллегии, Марсиаль, ты, может быть, верующий? Тебя эти люди пугают?