— Я очень хочу сломать тебе ноги, но тащить тебя лень. Так что выбор за тобой. У тебя три секунды на размышления.
Горо вздохнул, ему-то своего тащить придется.
— Я ему щас сам ноги сломаю.
— Своему ломай, а этот сам пойдет. Ведь так?
— Да! Да. Я встаю.
— И только попробуй убежать. Бегать я люблю еще меньше, чем уродов всяких таскать, — сказал ежедневно бегающий по утрам индивидуум.
В ответ гопник попытался встать, но его явно повело, и он опять шлепнулся на асфальт. Видимо, я переборщил с ударом.
— Хотя можешь и попробовать. Какое-никакое, а развлеченье.
— А может, все-таки…
— Это мое тело, Вася-тян, хочу — ломаю, хочу — нет.
— Эх, — вздохнул очередной раз Горо, взваливая на себя «свое тело».
Вот так парни и развлекаются. Я имею в виду шутки, а не ломание костей.
Через главный не пошли, там сейчас Наталья, а ей такое лучше не видеть, так что направились к служебному.
— На кухне есть еще кто?
— Не, пусто пока.
— Тогда тащите, хомяки, куда обычно тащите.
— Господин, может, договоримся все-таки? Мы ведь вас знать не знаем и здесь случайно оказались. — Я лишь помахал рукой, показывая, чтобы парни поторапливались. — Господин! За что? Пощадите, господин! — стал упираться этот придурок.
— Эти в высшей степени благородные господа объяснят тебе и твоему другу, что к чему. И если ты, наконец, заткнешься и не будешь сопротивляться, то скорей всего даже калекой не станешь. Все, тащите их.
— Господи-и-ин!
Вот дурак-человек. Видать, нехило его жизнь потрепала, если он думает, что мне здесь трупы нужны. Или по себе судит. Лучше, конечно, первое, но скорей всего второе.
В зале тетя Наташа все еще обрабатывала ушибы Казуки. Тот шипел и кривился, но вырваться не пытался. Подойдя к ним, словил резкий вопрос.
— Кто это сделал? — спросила меня женщина.
На что Казуки вильнул взглядом. Ясно с ним все.
— Упал он.
— Я серьезно, Синдзи. После такого надо обращаться в полицию. Сначала в больницу, а потом в полицию. А этот мальчишка молчит, как партизан. Все упал да упал.
— Ну а вы как думаете, теть Наташ? — спросил я по-русски. — Мужчина не может проявлять слабости и жаловаться даже столь красивым женщинам, — попытался я убрать серьезность из ее голоса.
— Он ребенок!
Не получилось.
— И, судя по поведению и словам, не только.
Отвернувшись обратно к замершему мальчику, Наталья уже ворчливо задала мне вопрос:
— Я надеюсь, ты не оставишь без внимания то, что здесь ходят какие-то отморозки?
— Он упал, теть Наташ.
— Синдзи!
«Вот почему-то вне квартала Кояма и школы меня не воспринимают как взрослого», — меланхолично подумал я.