Взяв под мышки обмякшее тело Мусияки, Очерет подтащил его к двери и, склонившись над ним, любезно предложил:
‒ Дай-ка, я тебе галстук завяжу, ‒ аккуратно надев ему на шею петлю, Очерет постоял, рассматривая сверху расплывшееся, как квашня, лицо Мусияки.
‒ Ну, как? Не жмет? ‒ заботливо осведомился он у Мусияки.
Мусияка начал приходить в сознание, он открыл глаза, и хоботком вытягивая толстые губы, пытался что-то сказать. Тонкая нить слюны с каплей на конце, дрожа и поблескивая, свесилась у него изо рта. Перекинув веревку через верх дверей, Очерет рывком потянул ее на себя и повесил Мусияку на дверях, закрепив конец веревки на дверной ручке с противоположной стороны дверей.
Мусияка делал отчаянные попытки высвободить шею из петли, но координация его движений была нарушена. У него получались только беспорядочные судорожные взмахи руками, и что он ни делал, как ни сжимался в комок, подбрасывая до подбородка колени, поднимая плечи до ушей, как ни вытягивался дрожащей струной, пытаясь хоть на цыпочках дотянуться до спасительного пола, все его усилия были тщетны. На фоне белого дверного полотна, как на экране, его хаотические телодвижения напоминали пляску, подвешенной на нитке марионетки.
— Как это у тебя получается танцевать, не касаясь пола ногами? — наблюдая за Мусиякой, спросил у него Очерет. Без интереса, лишь бы поддержать разговор.
Мусияка сучил ногами, его пятки отбивали чечетку на двери. Он все отчаяннее извивался и дергался, судорожно пытаясь освободить шею из петли.
‒ Повесившись, надо мотаться, а оторвавшись, кататься, ‒ склонив голову к плечу, назидательно посоветовал Очерет.
Мусияка из последних сил боролся за жизнь, но все было напрасно, его руки бессильно повисли вдоль туловища. Очерет знал, что без посторонней помощи из петли еще никому не удалось освободиться. Поэтому, как он поставил себе в заслугу, проявляя гуманность, он не стал связывать Мусияке руки.
— Тяжело убивать своего ближнего, — равнодушно произнес Очерет. — Еще тяжелее, когда твой ближний убивает тебя. Но я добрый, придется тебе все простить. Посмертно…
Проявил пример христианского всепрощения Очерет. Мусияка в знак признательности громко выпустил кишечные газы.
‒ Прекрасно, ‒ обронил в ответ Очерет. ‒ Человек, сделавший такое, способен на многое.
Когда конвульсии закончились, Очерет принес из кухни табурет и опрокинул его у ног трупа. Затем он вынул из магнитофона кассету с записью разговора и положил ее к себе в карман. Он все делал методично, не торопясь, чтобы ничего не упустить.
‒ Может быть, это тебя образумит? ‒ глядя на висевшего без движения Мусияку, с сомнение проговорил Очерет.