Брать трубку после первого звонка — признак суетливости. Дождавшись третьего звонка, она подняла трубку.
— Ты, слухай сюда и молчи. Твой Мишаня у нас, желаешь его послухать? — в трубке послышалась какая-то возня, а затем раздался испуганный, прерывистый голос Миши.
— Альбиночка! Я прошу тебя, сделай что-нибудь… Они хотят меня убить! — его крик оборвался чавкающим ударом.
— Ша, с-сука-падла! — врезался чей-то ненавистно гнусавый голос. — Бывай, пока… — связь прекратилась.
Она еще некоторое время с замиранием сердца прислушиваясь, но в трубке были слышны только короткие гудки. Автоматический определитель номера показал, что звонили по мобильному телефону. У нее было ощущение, будто на нее неожиданно обрушилась тонна кирпичей. Миша, его жизнь подобна лепестку херсонской акации, он никому никогда не делал зла, его жизнь неприкосновенна, его жизнь ей была дороже своей собственной. Что делать, она не знала.
Самообладание и в этот раз не покинуло ее. Одно то, что Михаил находится в руках не знающих пощады похитителей, обязывало Альбину быть осмотрительной. Надо действовать предельно хладнокровно, без спешки и суеты. Она знала, что вырыванием волос здесь не поможешь, но и доверить это дело кому-то было нельзя. Все следует сделать самой, собственной рукой. Все, кто это придумал, ляжет под ее косой! А пока, необходимо выждать. Когда не знаешь, что делать, выжидательная тактика всегда себя оправдывает.
Никогда еще у нее не было так скверно на душе. Все ее ухищрения не принесли ей счастья, она оставалась бедным мятущимся существом, не знающим покоя. «Господи, мой Боже, зеленоглазый мой! Смири мою гордыню, — в отчаянии прошептала Альбина. — Я поверю в Тебя, если Ты мне его вернешь…» Альбина была верна себе, и в эту минуту, тяжелей которой еще не было в ее жизни, она продолжала торговаться.
В это время в ее дверь позвонили. На экране искусно замаскированной на лестничной площадке телекамеры Альбина увидела стоящего за дверью человека с густой черной бородой. Что-то ей подсказало, что за дверью опасности нет, и это не обычный нищеброд. Бросив взгляд на два других экрана, которые открывали панораму вверх и вниз по лестничным пролетам, она не увидела ничего подозрительного. Ни одному незнакомому человеку она бы не открыла свою дверь, ему же, она ее отворила. Перед ней стоял высокий, очень худой монах в черной рясе и в черном колпаке. Из-под рясы вместо левой ноги торчала окованная снизу железом изношенная деревяшка.
Взглянув ей в глаза горящими неистовым огнем огромными карими глазищами, он тихо произнес голосом, который, казалось, минуя слух, проник непосредственно в ее сознание.