Ранним утром в зыбкий пепел тумана из подъезда вышли трое мужчин в черных кожаный куртках с бритыми головами, каждый из них нес по две сумки. Вместе с ними вышла неестественной худобы женщина в оранжевой косынке, она была одета в такую же черную куртку и подобие коротких штанов, из которых торчали тонкие и белые до синевы щиколотки. Громко бранясь, они долго спорили, как ехать: на метро или на «тачке», наконец, они уехали в подобравшем их такси.
Методично сосредоточившись, Очерет мысленно дал отсчет от десяти до нуля, и скомандовал: «Штурм!» Войдя в подъезд, он около минуты прислушивался, стоя у двери нужной квартиры, периферическим зрением фиксируя любое движение. Очерет обладал обостренным «чувством противника» и мгновенной готовностью к отражению любой угрозы. Вообще-то он считал, что ответные действия должны опережать реакцию, от этого зависит победа или поражение, жизнь или смерть. Сейчас же он не ощущал никакой опасности. Быстро работая отмычкой, Очерет открыл дверной замок и беззвучно вошел в квартиру. На него пахнуло застоявшимся воздухом, наполненным омерзительным сочетанием зловонных запахов, среди которых преобладал тяжелый дух немытого человеческого тела и пронзительный смрад блевотины. За поворотом коридора, на кухне, горел свет, оттуда доносилось тихое монотонное пение.
Сукой буду, не забуду
Этот паровоз.
Как поймаю — поломаю,
Будет без колес.
За столом сидел худой усатый уголовник в синей майке и черных трусах.
— Замри. Если ты пошевелишься, я в тебя выстрелю, и ты умрешь, — подробно и чертовски доходчиво объяснил Очерет, наведя на него пистолет.
Ничего не понимающий уголовник, молча, уставился на него. Плечи и руки его покрывали самые разнообразные татуировки угрожающего характера. Вся уголовная символика была в ассортимент: от кинжалов, змей и черепов, до виселиц, ракет и даже танков. В руке он сжимал треснувшую чашку, обмотанную пластырем, на котором стояла надпись: «Не трогай — убью!» Из-за сильного дрожания чефир из чашки обильно поливал стол. Все пальцы у него были в вытатуированных перстнях, а тыльные стороны кистей и впадая грудь, — в церковных куполах. Понятный тип, прикинул его Очерет, небось, такие же перстня и на ногах себе наколол. Учитывая возраст, столько ходок он мог совершить, если начал сидеть задолго до своего рождения.
Подталкивая стволом пистолета в спину, Очерет завел грозного усача в комнату. Она больше походила на склад: в одном углу штабелем стояли четыре телевизора, несколько компьютеров и груда самой разнообразной радиоаппаратуры. В другом углу, сидел на полу, прокованный цепью к трубе Шеин. На его бледном, осунувшемся лице лихорадочно блестели испуганные глаза. Взглянув на стол, Очерет увидел «Polaroid» и сразу подумал, что он краденный. У него сложилось мнение, что все вещи в комнате были краденные. Даже воздух здесь был «спертый», пошутил про себя Очерет.