Подошла моя очередь. Кассир сказал мне:
— Дайте вашу карточку!
— Какую карточку? — спросил я.
— У вас нет рекомендации?
— Нет.
— Если у вас нет рекомендации, мы вас не можем пропустить.
Затем он покопался в каких-то бумагах, лежавших перед ним. Нашел какую-то записку и фотографию. Посмотрел сперва на фото, потом на меня:
— Ага. Гм… Гм… Все понятно. Это вы, не так ли?
— Да, я…
Он позвонил и сказал вошедшему служителю ада:
— Возьми этого. Опасный и подозрительный тип. Он может перевернуть у нас все вверх дном. Придется допросить.
Адский прислужник схватил меня и протолкнул в какую-то дверь. Здесь никого, кроме меня, не было. Я почувствовал себя свободнее. Тут меня кто-то сжал за локти, как будто тисками.
— Кто вы? — спросил я.
— Железная рука правосудия! — гласил ответ.
Это уже другое правосудие. Не то, которое мы знаем. Это божий суд. Если тебя угораздит попасть не в чистилище, а в самый ад, и там тебя настигнет рука правосудия.
Таким образом, схваченный двумя адскими прислужниками, я очутился у двери божьего суда. На двери — барельеф, изображающий женщину с весами в руках и с завязанными глазами.
— Что продает эта женщина? — спросил я.
— Она вершит правосудие.
— Зачем же тогда у нее глаза завязаны?
— Чтобы не пропустить правду. Эта женщина — древняя римлянка. В древнем Риме…
Но в этот момент закричал судебный пристав:
— Умерший Ишак!
Меня ввели в зал суда. Так как это мне было уже привычно, то, ничуть не дичась, я направился к скамье подсудимых.
Судья спросил:
— Как тебя зовут?
— Умерший Ишак!
— Как звали твоего отца?
— Господин судья, вы же все знаете. Зачем вы шутите?
— Не нарушай формальностей.
— Слушаюсь.
— Где ты родился?
— Полагаю, что в постели…
После вопросов о моем происхождении судья спросил:
— С какой целью ты явился сюда?
— Я избрал свободу.
— Ты ведь знаешь свою вину, не так ли? Твоя вина заключается в том, что ты мочился против солнца.
— Я не хотел поворачиваться к нему задом — это было бы неуважительно.
— Чем ты занимаешься?
Ответить на этот вопрос было довольно трудно.
— Когда бывает возможность, я пишу.
— Что пишешь?
— О том, о сем, о воздухе, о воде.
— Довольно! Вина налицо. Обвиняемый сознался. Он писал о том, о сем, о воздухе, о воде.
— Но я еще не написал. Я только сказал, что пишу и напишу, непременно напишу.
— Это все одно, написал ты или только намереваешься писать. Намеревался ты или нет?
Намереваться-то я намеревался, но только о том, о сем, о воздухе, о воде.
— Довольно. Воздух — значит торговля. Торговля же значит… торговля. Не так ли?
— Так, эфенди мой.
— Ясно. Выходит, значит, что, задевая воздух, ты оскорбил и то и другое.