. Мое тело вытянулось в придорожной канаве. Какой-то прохожий пнул меня раза два ногой, потом начал всего обыскивать. Когда он рылся в моих внутренних карманах, мне стало щекотно. Но поскольку я умер, то я, конечно, не должен был подавать голоса.
Денег он не нашел. Не обнаружив на мне даже маленькой годной на что-нибудь безделицы, вроде авторучки, кольца или зажигалки, он с негодованием плюнул мне в лицо и затем окликнул проходящего мимо полицейского.
— Вот здесь кто-то умер. И на человека-то не похож!
Они вместе с полицейскими еще раз обыскали меня.
— На нем ничего нет. Нельзя выяснить, кто он такой, — сказал прохожий.
Однако полицейский не согласился:
— Ну, нет, так не выйдет. Я сейчас же, немедленно, выясню, кто он!
И показав на свой номер и револьвер в заднем кармане, добавил:
— Не зря же, дорогой мой, мы носим все это. Нам даже сам ветер иногда кое-что говорит! Я сейчас же без труда узнаю, кто он.
— А как же ты узнаешь?
— Заставлю сказать, — рассмеялся полицейский.
— Но ведь он же мертвый.
— А ты не торопись. Живого всякий сумеет заставить говорить. У меня, вот увидишь, мертвый соловьем зальется. Мы можем заставить говорить не то что мертвых, у нас даже камни надгробные заговорят, да еще так, что подумаешь, будто это сам хафиз Бурхан читает газели.
Рылись, рылись они в моих карманах и наконец нашли там стихи, написанные мною одной золотушной девице из квартала Фатих и учительнице из Бурсы.
— Нет, не стоит, не стоит, — заявил полицейский, увидев стихи, — не стоит заставлять его говорить. Ведь этот тип — поэт. Заставить его говорить — пара пустяков, но если он заговорит, тогда его уж не остановишь, пусть хоть соберутся полицейские силы семи великих держав и прибудет представитель Организации Объединенных Наций.
С этими словами полицейский оставил меня в покое и зашагал прочь.
— А зачем же ты уносишь стихи? — поинтересовался прохожий.
— Стихи — очень темная вещь. Может быть, по ним можно будет установить доказательства виновности, вот потому я и беру их.
А я так и остался лежать в канаве.
Вот каким образом, брат мой Слепень, я умер. Но этим дело не кончилось. Да и как оно могло этим кончиться? Ты думаешь умереть — это так просто? Куда там! Поверь мне, если ты умрешь когда-нибудь, то будешь тысячу раз раскаиваться в этом. Мы уже дошли до такой точки, что и жить не живется, и умирать не умирается.
В следующем своем письме я расскажу тебе, что со мной приключилось дальше. А пока передай привет всем помнящим и спрашивающим обо мне. Кстати, я сказал «всем спрашивающим» и вдруг вспомнил. Дорогой мой, умоляю тебя, не говори, пожалуйста, моим кредиторам, где я. Ты ведь знаешь, среди них есть один, который, чтобы заставить меня расплатиться, пойдет даже на смерть и придет сюда. Так что не давай мой адрес всякому встречному и поперечному вроде этого моего кредитора.