После всех телефонных разговоров и переговоров, после консультаций со знакомыми и знакомыми этих знакомых родилась простая, как меню арестанта, и дерзкая, как его же сны, схема. Сначала Николай Дмитриевич поискал издательство, которое, не вникая особенно в тему и содержание текста (главное, чтобы экстремизма не было) за деньги (себестоимость плюс собственный интерес) готово было издать его книгу. Оказалось, что таких издательств — пруд пруди. Представилась возможность даже сравнивать, выбирать и торговаться. Когда потенциальный исполнитель и сумма, необходимая на издание стали известны, обратился Калинин к своему былому солагернику — Саше Гнутому. Тот из блатных был, в лагере не первым сроком сидел, авторитет имел, не случайно в зоне за отрядом смотрел. Гнутый освободился пораньше, чем Калинин, теперь, вроде как в бизнесе обитал, при успехе и деньгах соответственно. К просьбе Николая Дмитриевича отнёсся без восторга, но с пониманием. Правда, начала упрекнул:
— Чего тебе, дед, неймётся? На старость лет в писатели подался? На хрен тебе это сдалось…
То ли по скупости, то ли по инерции покряхтел, когда узнал о необходимой сумме:
— Что-то дороговато нынче в литературу влезать…
Однако деньги дал. Рукопись читать не стал, только спросил, хлопнув по толстой пачке уже распечатанных на принтере рассказов:
— Там всё, в натуре, по правде? Смотри, а то с меня люди спросят… Ты ж, понимаешь…
И про тираж не спрашивал. На вопрос, сколько экземпляров ему прислать, отмахнулся:
— Мне это без нужды… Про то, как там, я и так знаю… Пусть другие читают…
«Читали» рассказы Николая Дмитриевича уже через месяц. Книгу не то, чтобы с полок магазинов сметали, но покупали… Это в нынешнее рыночное, не сильно духовное, время уже хорошо. Были даже две вполне добрые рецензии в интернете, где про, «эстафету Солженицына-Шаламова» и про «свежий голос правды» упоминалось.
А вот никакого социального потрясения после выхода книги Калинина не грянуло. Не то нынче российское общество, чтобы его какой-нибудь книгой сотрясти можно было.
Всё это Сергей Дмитриевич воспринял очень спокойно, будто обо всём наперёд предупрежден был и заранее к такому результату серьёзно готовился.
Всё равно после первой книги, хотелось ему свои литературные занятия продолжить. Писать, разумеется, стремился опять «про зону, про тюрьму». Не сложилось! Не писалось! Сам себя по этому поводу успокаивал, вспоминал, что писателем он становиться и не собирался. Хотел рассказать о том, что в российской неволе нынче творится — рассказал. Больше того, по-честному рассказал. Без купюр, без калечащей редактуры, без реализации наставлений всякой сволочи. Молодец! Здесь он, как и в зоне, не сломался, самим собой остался.