ПОДЛИННОЕ ПИСЬМО Г-ЖИ П. Л-ОЙ
Мне виделась (во сне) большая толпа, в среде которой была и я. Все мы стояли у собора какой-то обители. Вдруг раздался удар как бы грома. Все в трепете спрашивают причину. Открываются святые ворота, и возвещают: «Грядет Спаситель!» Господь шел мимо нас в одежде пастуха. Пройдя, Он встал против толпы. Обождав немного и озарив всю толпу Своим светозарным взглядом, Он поманил кого-то из толпы. На зов Его вышла крестьянка. По мере того как она твердо, не уклоняясь ни даже взглядом, шла ко Господу, лучи света прорывались из нее, слабо освещая ее. Но когда она подошла ко Господу, стала облита светом, как фатой, из-под которой видна была вся красота ее. Господь опять позвал. На зов Божий опять пошли мужик в лаптях и все люди простого быта — бабы, девушки; но ни единого из дворян, а толпа наша стала редеть.
Меня это изумило. Что за причина, что не видно никого из наших? Господь ли не зовет, или никто не откликается на зов Его? А Спаситель перестал уже звать, скрестив руки, глядя на толпу как бы в ожидании кого-то. Тогда я подумала: видно, по случаю эмансипации, сперва Господь звал крестьян, а теперь дело за дворянами. Мысль эта перешла в душе в вероятие; и начала я думать: вот позовет меня также Господь. К этой мысли весьма естественной греховное сердце мое начало городить тьму предположений. И начала думать я: почему же не меня, — ведь я делаю же то и се и прочее. Одним словом, душа моя мгновенно прочла сама себе целую хартию дел, будто бы имеющих право на зов. Короче сказать, душа взошла в губительную сферу самоправедности. Но все это было так естественно, положительно, что даже совесть моя не вопила, что останавливаюсь на таком хрупком фундаменте. А Господь между тем все стоит, обозревая нас, и никого не зовет. Тогда мысль привела меня к действию.
Не дерзновенно, но как бы с правом горячего желания выглянула я из толпы и осмелилась сама спросить Господа, напоминая Ему: «Не меня ли, Господи?» Грозно взглянул на меня Господь. В его взгляде был такой укор, пронизавший душу!... Он махнул рукой, и поняла душа моя: «Отойди, — знать тебя не хочу». Я упала от горести и сокрушенная этим взглядом. Над головой моей слышались слова некоторых: «Зачем такое отчаяние, горе? Видно, смерть детей, предстоящая бедность с потерей состояния; но ведь это все поправимо, — время и случай могут исправить».
Не только слова толпы, но самые горести, о коих вещали, казались мне ничтожными в сравнении с той громадою горя, которое напирало на душу мою. «Все это ничто, — говорю я, — меня Господь отверг, а ведь без Господа жить нельзя». Горе все сильнее и сильнее удручало меня. Сердце разрывалось наподобие, как бы его сокрушали молотом. Это состояние горести было выше всякого выражения.