Розик. Коротенькая юбка выше колен. Все девушки тогда походили на Мэри Пикфорд. Маленький сжатый рот. Коротко стриженные волосы, джемпер…
Аристо был уже профессором, смотрел сквозь Сероба. Сероб разглагольствовал, обращаясь к нему. О чем? О чем говорил он? Аристо не видел и не слышал его. Андруш блестящими глазами уставился в окно, в окне мелькали женские ноги.
— Это останется, — говорил Карабалла, показывая пальцем на землю.
Трезвому человеку трудно понять философию эпикурейства — прохожие не знали, что же именно останется.
— С кем ее видели, Андруш?…
Свет далекого фонаря стал блекнуть, отодвинулся, совсем померк. Утро — мать перед зеркалом расчесывает волосы. Черные волосы рассыпались по плечам. Детство. Был такой маленький синий цветок. Они с отцом шли между могильными плитами. Жили люди, умирали; на камнях высекались год рождения и год смерти. Маленькие, совсем крохотные синие цветы. Ему в них целый мир виделся, синий, разумеется. Он словно входил в цветок. Вверху простиралось синее небо. Он бросал цветок, срывал другой. То же самое: вошел в синие двери — синие чертоги, синий мир. Отец тянул за руку, торопил.
Отрочество. Представь — лунная ночь, темно, чернеют тополя, серебром отливает вода в ручье. Представь — тебя никто не любит, и ты не знаешь ни одного девичьего имени. Но ты стоишь против ручья, ночь, луна в небе. Сердце твое переполнено любовью, воображаемые девушки и женщины томятся по твоей любви, а ты недоступен, недосягаем. Вот такое призрачное, воображаемое счастье…
Зеркало у матери было поющее. Отец привез из Измира. Когда Стефана еще не было на свете, отец странствовал в тех краях. Зеркало напоминало про те дни. А сухой щелк часов говорил о том, куда ушли эти дни. За зеркалом в металлический корпус был запрятан механизм, крутился диск, в темноте рождалось простодушное, жизнерадостное «та-ла-лам». Мать укладывала косы вокруг головы, закалывала их шпильками.
Музыка умолкала, лицо из зеркала смотрело на него.
Через открытые двери хлынуло утро. В чистых утренних лучах стояла мать. Не спрашивай у нее, отчего она никуда отсюда не идет. Взгляни на нее, погляди на карточки на стенах, на это зеркало. Если хочешь знать, где прошлое у человека, посмотри на карточки. Когда-то был ясный, прозрачный день, деревья были в зеленой листве. День погас, остались сентиментальные улыбки на фиолетовых карточках.
— Ты поезжай, я подожду тебя. Два месяца, говоришь, буду ждать, два месяца… — Не старая была, а говорила, словно старая. — Письма пиши чаще, одеяло по ночам не сбрасывай, береги себя, не простудись. С дурными людьми не водись. — За два месяца, по ее мнению, можно было и мать позабыть, и простудиться, заболеть, и заплутать — сбиться с дороги. — Не будь со всеми откровенным — не всякий поймет это. — И главное, главное, что мучало ее, убивало: — Не задерживайся там очень…