IX
Владелец заведения не слишком походил на местечкового еврея в лапсердаке и с пейсами, чей образ Егор успел нарисовать в своём воображении. Высокий, худой, нескладный, в джинсах и вязаной безрукавке поверх рубашки, с крючковатым носом и крошечной кипой в курчавых волосах, Шмуль напоминал интеллигента, решившего между делом приобщиться к образу жизни предков. Гостей он встретил, как полагается сыну избранного народа – горестными вздохами и жалобами на неустроенность бытия.
О деле, впрочем, не забывал. Лину, всё ещё остающуюся в тяжком беспамятстве, унесли в сопровождении охающей и хватающейся за виски мадам Шмуль. Партизанам, ввалившимся в шинок вместе с носилками и сразу заполнившими своей шумной компанией всё помещение, было предложено вести себя скромнее. Спорить они не стали: составили оружие в угол и устроились в закутке, за сдвинутыми столами, где их дожидалась премия за выполненное поручение, две литровые бутыли с мутной жидкостью. «Ой-вэй, – причитал Шмуль, выставляя на стол чугунную, размером с крышку канализационного люка, сковороду со шкворчащими на ней кругами домашней колбасы – таким босякам что хорошая кошерная закуска, что суп кандей из конских мандей. Всё сожрут под самогонку…»
Бич, несмотря на уговоры шинкаря – «я вам лучшую комнату выделю, как самым дорогим гостям – отдохнёте, умоетесь, а там и ужин поспеет…» – отказался покидать общий зал. Велел отнести вещи, а сам, охая от боли в раненом бедре, подставил голову под струйку горячей воды, которую хозяйская дочка, семнадцатилетнее создание с чёрными, как греческие маслины, глазами, лила из кувшина в подставленный таз.
Партизаны, особенно цыганистый Мессер, пытались отпускать по её адресу скабрёзности, но Шмуль неожиданно резко осадил шутников. Те не обиделись – было заметно, что они относятся к шинкарю с изрядным пиететом. А когда боец в комбинезоне, носивший подходящую кличку «Мехвод», взгромоздил ноги в грязных прохорях на лавку – Чекист так на него цыкнул, что нарушителя сдуло к двери, где он, бурча под нос что-то матерное, долго вытирал подошвы о верёвочный половик.
Кроме партизан, в шинке было всего двое посетителей. Один, по виду челнок, крепко спал возле камина, привалившись к громоздкому, плетёному из лыка коробу. Второй, седоватый, коренастый и круглолицый, устроился в дальнем углу – двустволка и короткая, с широким, слегка изогнутым лезвием, рогатина выдавали в нём коллегу Бича. Увидав егеря на носилках, он разогнал консилиум в лице Егора, хозяйской дочки и самого Шмуля, извлёк из ранца блестящую металлическую коробочку, набор пузырьков, испускавших при откупоривании резкие травяные запахи, и приготовил компресс, поочерёдно смачивая их содержимым сложенный в несколько раз кусок марли. Прогнал девчонку за кипятком, а сам ловко, в два взмаха ножа срезал набухшую кровью повязку. Снял швы, неумело наложенные Егором, наклонился к ране и задумчиво поцокал языком.