Нетрудно было представить, как загорелись глаза Омара, когда он услышал подобные речи про драгоценный мускус и бобровую струю. Думаю его ещё подогревали попутчики из Египта, которые вот так же уверили, что в государстве защитника веры султана Махмуда Джелал эд-Дина, как именовал себя Джанибек, общаясь с мусульманскими государями, царят законы шариата. Как было не соблазниться заманчивой мыслью о том, что недоступное неверным грекам и франкам, легко достижимо правоверным?
Когда уже на улице я высказал эту мысль, Симба мрачно изрёк:
— Голод часто манит птицу туда, где её съедят.
Мне никогда больше не удалось побывать в Константинополе. Ещё тогда, когда сорок лет назад наш корабль отчаливал от берега Золотого Рога, я со всей отчётливостью ощутил, что покидаю его навсегда. Обратно из улуса Берке я плыл в Трапезунд, откуда сушей добрался с караваном до Дамаска.
В моей жизни было немало мест, куда я никогда не возвращался, но почему-то именно этот великий город на перекрёстке дорог и времён всегда вспоминал с теплотой и тоской. Что-то особенное было в его сонном уходящем величии. Он сам будто заблудился между прошлым и настоящим, и, бродя по его улицам, ты словно ступаешь по какой-то нездешней земле, а, уехав в иные края, словно оставляешь частичку себя в нём.
Никакое место на земле я не вспоминал так часто, как этот диковинный город. «То ли на небе, то ли на земле» — так, кажется говорил Киприан.
Вот и тогда, стоя на крутой палубе большого корабля, уходившего к неведомым берегам далёкого Крыма, я смотрел на строгую прямую фигуру монаха поднявшего руку в прощальном приветствии, на высокие башни и стены, купол святой Софии и крыши дворцов, освещённые восходящим солнцем и понимал, что буду всю жизнь скучать по этому городу.
Когда мы проходили мимо кораблика Саввы, стоявшего у самого выхода из залива, торговец тайнами тоже помахал нам с кормы на прощание. Больше месяца, тесная каюта на этом судёнышке была для меня домом и крепостью, где я чувствовал себя в безопасности. Даже за время пребывания в Константинополе, мы не стали перебираться на берег, довольствуясь немудрёным корабельным житьём и похлёбкой из свежей рыбы, которую покупали прямо из подплывающих по утрам лодок.
Памятуя о приключившихся со мной после употребления константинопольских яств неприятностей, я избегал городских харчевен.
Пытался я выведать у Мисаила и загадку чудодейственного зелья, которым он излечил мою нежданную хворь. Как истинный алхимик он отвечал уклончиво и только напустил тумана: