Стало видно, что эта одномоторная тупоносая машина несет крыло, установленное на тонких подкосах над корпусом. Неубирающиеся стойки с колесами торчали подобно птичьим лапам. "Раскорячка, какая-то" - пришло в голову Андрея.
Самолет закончил разворот и направился прямо на фургон, под которым прятался красноармеец. Сверкающий круг вращающегося винта на фоне лобастого мотора, растопыренные "лапы" шасси, поблескивающие грани остекления, клекочущий гул мотора...
Все это показалось Андрею чем-то похожим на летящую стрекозу. Вот только эта "стрекоза" несла в своем облике столь явную угрозу, что Шилин пониже пригнулся за колесом, опустившись в болотную жижу на оба колена и опустив глаза вниз. Ему казалось, что если он будет смотреть на кабину, то тот человек, который сидит там, за блестящими гранями остекления, обязательно что-то почувствует. И тогда запульсируют огоньки выстрелов и дымные трассы пулеметных очередей потянутся к неподвижному фургону.
Гул нарастал, но даже через этот подвывающий звук Андрей расслышал чей-то всхлип прямо у себя над головой. Он мгновенно вскинул голову, но через узенькие щели между досками, окрашенными в защитный цвет, невозможно было увидеть того, кому принадлежал голос. "Фира? Или Настасья? Или кто-то из раненых? А какая разница? Если страшно тебе, то подумай, - каково им? И какого же черта ты тут трясешься?!"
Будто молния прострелила тело красноармейца. Автоматическим движением, приклад винтовки вжался в плечо, щелкнул выключаемый предохранитель, шпенек мушки всплыл в прорези щитика и верхним краем коснулся силуэта самолета. "А вот теперь - смотри на меня, сволочь. Я тебя не боюсь. Вот только попробуй стрельнуть..."
Самолет прошел над фургоном, взревывая двигателем. Андрей метнулся на другую сторону, выставил ствол АВС, удерживая "стрекозу" в прорези прицела. Однако тот не делал попыток развернуться на обратный курс для атаки фургона. Медленно набирая высоту, самолет снова превратился в черточку, потом в точку, и постепенно растаял вдали.
Когда глаза заболели от зверского напряжения, а мушка стала размазываться и терять свои очертания, Андрей медленно отнял винтовку от плеча. Сердце бухало в груди, каучуковым мячиком ударяясь в ребра. Руки затряслись, и красноармеец убрал сведенный судорогой палец от спускового крючка. Только теперь он почувствовал, что стоит коленом на остром сучке, торчащем из настила гати, а в сапоги давно затекла торфяная жижа.
Когда Андрей вылез из под прицепа и распрямился, жизнь показалась ему необыкновенно приятной штукой. Даже торфяная жижа на шароварах и гимнастерке не могла испортить настроения. Что грязь? Высохнет и отвалится.