Но особенно прекрасен был ее вид в тот момент, когда она из этого торта вынырнула.
Белый крем плотно залепил ей глаза и нос, и только изо рта торчал кусок бисквита насыщенного красного цвета – очевидно, Хохлова по привычке вцепилась зубами в то, что подвернулось – и, в целом, выглядела она при этом как в комедийном ужастике, где грим актеров настолько чудовищен, что аж смешно.
Выплюнув кусок торта из рта, Анна раскинула руки в разные стороны и двинулась наощупь, при этом громко и с явными нотками истерики вереща:
– Помогите! Я ничего не вижу!
Роберт поджал губы, чтобы не смеяться, как, впрочем, и все остальные гости, исключая, разве что, Аниных родителей, которые поспешили было на помощь, но не успели.
Ибо мгновением раньше Хохлова встретилась с ногой его дорогой невесты, сохранявшей при этом полный покер-фейс, и если бы не мелькнувшее за стёклами очков едва заметное веселье – Левицкий, как и прочие, мог бы подумать, что Анна грандиозно растянулась на полу исключительно самостоятельно.
– Ты страшная женщина, – сказал он воспитательнице шепотом, когда Хохловы увели матерящуюся и наверняка красную от стыда под слоем белого крема дочь.
– Ну, ты же хотел от нее избавиться, верно? – пожала плечами Таня.
– Только не говори, что этот акт вандализма – по отношению к торту, разумеется – был спланирован заранее.
– Чистая импровизация.
– И блестящая.
– Спасибо.
Больше Роберт ничего добавить не успел, потому что в этот самый момент дядя, прокашлявшись, взял в руки бокал шампанского и постучал по нему, привлекая к себе внимание.
– Раз уж не вышло угостить вас тортом… – начал говорить он и тут же прервался, когда раздались сдерживаемые смешки. Нахмурившись и тем самым давая знать, что веселье по поводу случившегося неуместно, Петр Сергеевич продолжил:
– То давайте выпьем. Я хочу предложить тост за своего племянника и его… невесту. За Роберта и Танечку.
И вот тут-то – весьма, надо сказать, не вовремя – настал звездный час Печеньки, который до этой поры был как то ружье, которое до поры-до времени пылилось без дела, но в конце концов никак не могло не выстрелить.
– Горько! – заорал Славик во всю силу своих лёгких, и этот призыв был постепенно подхвачен всеми гостями:
– Горько! Горько! Горько!
И Роберту не оставалось ничего иного, как быстро, пока она не успела выкинуть чего-нибудь еще, привлечь к себе Таню и, обхватив ее лицо руками, поцеловать.
Десять минут спустя Левицкий захлопнул за собой дверь в спальню и перевел дух. Вечер закончился и гости постепенно расходились по своим комнатам, но финальной точки в этом спектакле поставлено ещё не было.