Когда чувствую, что сил терпеть больше нет, ласкаю его быстрее. Роберт тоже ускоряет движения, и когда взрываюсь новой порцией безграничного удовольствия, Левицкий кончает, отстранившись и не сдерживая стона удовлетворения.
– Первая брачная ночь тоже удалась, – шепчу хрипло, устраиваясь рядом с Робертом секундой позже. Мне сейчас плевать на всё. На то, что мы всё ещё на мокрых простынях, на то, что, возможно, совершила самую огромную ошибку в своей жизни. Меня накрывает желанием просто лечь рядом с Левицким, закрыть глаза и ни о чём не думать. И когда устраиваюсь возле него, а он притягивает меня к себе, слышу сквозь сон:
– Более чем.
И надеюсь, что уже утром я не пожалею о случившемся. Впрочем, очень сильно в этом сомневаюсь, но сейчас сил ни на что другое, кроме сна, у меня попросту нет.
* * *
Он солгал бы, если бы сказал, что ничего подобного прежде не испытывал.
Испытывал. И эту жажду прикосновений – нетерпеливыми пальцами по разгоряченной коже, и эту потребность одержимо вбиваться во влажное лоно, и это желание на грани выдержки, сносящее крышу напрочь – все это было с ним десятки и сотни раз до Тани. В конце концов, секс – это всегда одни и те же возвратно-поступательные движения. С точки зрения техники – ничего нового.
Единственное, что отличало этот раз от всех его прошлых похождений – то, что он при этом чувствовал. И теперь, когда лежал на боку, опершись на локоть и глядя на свою мирно спящую жену, понимал – эмоций внутри него столь неожиданно много, что он даже не мог в них толком разобраться. Знал лишь, что с этой женщиной все изначально было по-другому. Совсем не так, как он к тому привык.
Раньше он никогда не просыпался с кем-либо в одной постели. Это было его негласное табу. Он встречался с женщинами на их территории, снимал номера в отелях и крайне редко – привозил к себе. Но итог всегда был один и тот же – как только секс заканчивался, смысла в обществе своих случайных и не очень подруг он не видел. Просто уезжал сам или вызывал такси для них. Никаких совместных пробуждений, никакого вмешательства в его личную зону комфорта. Никакой… близости. Той, иной близости, заключавшейся не только в шлепках влажных тел друг о друга и прерывистых стонах. Той близости, которой не допускал ни с кем, а вот сейчас – перешёл установленную им самим грань. И спрашивал себя при этом – только ли выпитый алкоголь был тому виной?
Он вспомнил, как накануне ушел от всех, чтобы уединиться с бутылкой виски на крыльце черного входа ресторана. Думал, что этим можно заглушить тот чудовищный коктейль эмоций, которые испытывал, глядя на людей, которым лгал. И когда только он успел стать столь сентиментальным и совестливым? Вероятно, в тот день, когда простая воспитательница запустила в него мячом и прочла лекцию о том, как не нужно себя вести.