«А не желаешь ли к нам, в опера? — проверив ведение документации на участковом пункте милиции, спросил майор Дремов, начальник уголовного розыска и ответ-ственный от руководства на текущие сутки. — Смотрю, все у тебя в порядке… и с бумагами… и с исполнительской дисциплиной. Все разрешено в сроки, без волокиты, причем качественно, как мне кажется. Да и глаз, вижу, — взглянул в упор начальник угро быстро и оценивающе своими черными, цигановатыми глазами, — имеешь веселый, с «бесенятами» и с язвинкой, явно наш, оперский, по всем статьям подходящий».
Пока он, старший участковый уполномоченный Демин Евгений Станиславович, прикидывал, как лучше ответить проверяющему: пожав плечами, «глубокомысленно» промолчать, не сказав ни «да», ни «нет», мол, смотрите сами — вы руководство, потому вам виднее; отделаться ли шутливой фразой, что каждому овощу — свое время и место; или же дать предварительное, впрочем, ни к чему не обязывающее согласие, — Дремов продолжал агитацию.
«Работа участкового, ясное дело, нужная и важная. Сам когда-то был и постовым и участковым, — басовито и с напором говорил Дремов. — Но романтика от них ушла почти полностью. Осталась одна повседневщина, серая и бесконечная. А вот в розыске романтика еще осталась. Правда, не такая, какая была раньше, лет так двадцать-тридцать назад, но все же… А знаешь ли ты, как о нашей работе, работе сыскарей, еще Петр Первый сказал»? — «Как-то не доводилось», — честно признался тогда Демин, успев вставить в напористый монолог «начальства» короткую фразу. — «Тогда послушай, — назидательно продолжил Дремов, — Петр Первый сказал: «Сыск есть ремесло окаянное, и для занятия сим тяжким и скорбным делом потребны люди здоровьем крепкие, духом твердые, нравом лихие, но зла не творя-щие». Чувствуешь, — повторил с прежним нажимом, — «нравом лихие, но зла не творящие». Словом, как ты, — для прочей убедительности довольно болезненно ткнул Дремов своим указательным пальцем ему, старшему участковому, в грудь. — Так что, не только думай, но и соображай. Ведь голова тебе дана не только для того, чтобы фуражку милицейскую на ней носить, но и соображать».
Потом были уже более конкретные разговоры, которые и предрешили его дальнейшую судьбу. Коллеги участковые, узнав, что он переходит на службу в уголовный розыск, советовали подумать. «Не спеши, — говорили они со знанием дела. — Там по-прежнему, как во времена то ли развитого социализма, то ли социалистического застоя, день не нормирован: от темна и до темна пашут… к тому же без выходных. А у нас, слава Богу, и рабочий день стал нормированным, и два выходных — совсем не шутка. Да и от глаз начальства разного вдали находимся, сами себе да совести собственной подконтрольны только, что совсем не маловажно во все времена. Некому каждый шаг да каждый вздох контролировать. А что романтики мало, то пусть бы ее и совсем не было — проще жить без романтики. Главное, чтобы работы было меньше, а деньги вовремя за службу платили, да, желательно, побольше, побольше».