И действительно по прежнему месту жительства, где она имела большую жилплощадь, чем эта, но тот же самый образ жизни, ее не раз пугали и участковый уполномоченный, и инспектора по делам несовершеннолетних, и какие-то строгие старички из окружной административной комиссии, даже в суд пару раз доставляли. Только все без толку. Когда было нужно, умела Пьяных и поплакаться, сетуя на свою горькую судьбу, и покаяться, браня себя самыми рас-последними словами, и поклясться, обещая немедленно исправиться и быть рачительной хозяйкой, добропорядочной соседкой и любящей матерью. Пьяных не была актрисой, но роль свою играла вполне реалистично, по Станиславскому. Возможно, даже сама в тот миг верила в то, что говорила и обещала. Такое тоже бывает, причем довольно часто. Впрочем, как бы там не было, но ей в очередной раз делали «сто первое китайское предупреждение» и отпускали восвояси, спеша отделаться от нее, как от проказы. С глаз долой — из сердца вон. А потому она уже действительно никаких угроз не боялась. О том же, что она сама поганая, точнее поганка, и если не «оборотень», то явно выродок рода человеческого, даже на секунду не задумывалась. Впрочем, мало ли нас, грешных, кто в чужом глазу соринку видит, а в собственном и бревна не разглядит?.. То-то же!
Визит участкового и его слова воспринимала как досадное недоразумение, как нудное жужжание мухи, бесполезно бьющейся о стекло в поисках выхода, на что и внимание не стоит обращать. Идти в участковый пункт, как и в отдел милиции, она не собиралась, а потому повестку тут же порвала и бросила на пол, вполне довольная собой, своим поведением, окружающим бытом и самой жизнью. Если посетители шалмана появлялись вскоре после ее «разборок» с соседями или участковым, то пьяно хвасталась, как она «здорово» отбрила непрошеных воспитателей, если по какой-либо причине задерживались — принималась дремать. Во-первых, чтобы убить время, а во-вторых, следуя пословице, что в крепком теле и дух крепкий. А духу откуда взяться, если не от сна да от еды… С едой дело обстояло, мягко говоря, скудно: если бы не грязь и антисанитария, то и мухи бы сдохли с голодухи. Оно и понятно — работать Пьяных патологически не желала и сторонилась ее, как черт ладана. Зато со сном было все в порядке: при любой погоде, в любой обстановке, хоть полусидя в кресле, хоть лежа на голом полу, могла спать сладко, оглашая богатырским храпом не только собственное жилье до дребезжания стекол в окнах, но и весь дом. Возможно, именно в силу этих обстоятельств, при переезде Пьяных в новую квартиру вещей у нее было немного. Пара кроватей-односпалок (для самой Марии и для дочери). Пяток колченогих стульев и табуретов, кухонный стол да круглый столетний стол для гостиной, на котором можно было и поесть, и уроки дочери приготовить, если посетителей было не так много. Еще холодильник, телевизор с тумбочкой да старенький магнитофон — без музыки и жизнь ведь не жизнь. У глухой стены стоял трехстворчатый шифоньер с расхлябанными дверцами и треснувшим зеркалом. В коридоре, служившем, как и у большинства курян, прихожей, рядом с входной дверью, под оставшейся от прежних владельцев вешалкой с алюминиевыми крючками-кронштейнами, стояли, прижавшись к стене, два скатанных в рулоны ковра. Зато стена за кроватью хозяйки была пуста — у Марии все никак не доходили руки украсить ее ковром, бесполезно пылившимся в коридоре. Хотя бы что ли шерстяным — подарком родителей к ее уже давно позабытой свадьбе. Единственной стоящей вещью в ее жилище.