Обычно по вечерам в субботние или воскресные дни с семи часов кафе заполнялись такими «заранее записавшимися», и многие посетители, растягивая один-единственный вишневый коктейль на весь вечер, по-простому рассаживались на полу вокруг импровизированной эстрады и жадно впитывали так называемое «тлетворное влияние Запада».
Площадь Маяковского в те годы, впрочем, как и сейчас, была символом свободомыслия. Эпизодически по выходным на постамент у памятника Владимиру Владимировичу поднимались молодые поэты-шестидесятники, а также артисты и просто молодые люди, вокруг которых собирались толпы москвичей.
С этих импровизированных подмостков читались неформальные и не согласованные с литературными инстанциями стихи Мандельштама, Цветаевой, Пастернака, Ахматовой, Гумилева, Саши Белого или Андрея Черного, что считалось грубейшим нарушением порядка и закона.
Милиция и дружинники (бригадмильцы) устраивали облавы на москвичей, приходивших на те импровизированные поэтические митинги, доставляли задержанных для профилактических бесед в 108-е отделение милиции на Пушкинскую улицу.
Но мне, знавшему все проходные дворы в округе, удавалось всегда избегать подобного общения с дружинниками и представителями правоохранительных органов. Посещение тех поэтических митингов было лишь тягой к запретному, свойственная, наверное, всем юношам.
Однако всегда я старался придерживаться здравого смысла. И в увлечении молодежными течениями, романтикой эпохи шестидесятников, и в стремлении шагать в ногу со страной с ее «идеологией марксизма-ленинизма как самой передовой идеологией в мире». Мои взгляды на жизнь, отношение к окружающему миру и людям формировались, конечно же, в семье.
Как оказалось, о своих истинных корнях я толком ничего не знал. Только в последние месяцы жизни моей мамы в 2009 году, подолгу беседуя с ней, и уже после ее кончины, разбирая семейные документы, я получил наиболее полный ответ на все вопросы о моем происхождении…
О родителях мои самые первые воспоминания обрывочны. Одно из них, когда я проснулся от яркого солнечного света в своей кроватке в комнате с окнами, выходящими во двор, на первом этаже в нашей квартире в Старопименовском переулке. Над кроваткой висела бумажная тарелка-репродуктор черного цвета, из нее еле слышно звучала музыка.
Родители сидели на диване в противоположной стороне комнаты, обняв друг друга, и о чем-то тихо переговаривались и улыбались мне. Я слез на пол, побежал к ним, они взяли меня на колени, и я остро ощутил, что это мой дом и что это самые близкие мне на свете люди…