Детство 2

— Государь изволит гневаться, — Бесцветным голосом сказал Сергей Александрович, стоявший у открытого окна с заложенными за спину руками. Повернувшись неторопливо, Великий Князь смерил московского обер-полицмейстера холодным взглядом, от которого у Дмитрия Фёдоровича едва не застыла кровь, и еле заметно приподнял бровь.

— Пустяшная безделица, Сергей Александрович, — Начал было мигом взмокнувший Трепов, — рядовое по сути происшествие, пусть и неприятное. Постоянно…

— Рядовое? — Холодным тоном прервал московский генерал-губернатор, и генерал вытянулся по стойке смирно. Привыкший к снисходительному отношению патрона, обер-полицмейстер проникся сейчас едва ли не до судорог в конечностях.

Некстати вспомнился Трепову незадачливый предшественник на этом ответственном посту, Власовский Александр Александрович, без малейшей жалости брошенный Великим Князем на растерзание сперва суда, а затем и общественности, едва только потребовалось найти виноватого в происшествии на Ходынке. А ведь тоже, казалось бы, любимец… Уволен без прошения и пребывает ныне в позоре.

— Рядовое происшествие, — Продолжил Великий Князь, убедившись в действенности разноса, — не вызывает в народе столь живого и бурного отклика. Это не жалкая карикатура и не дурно сочинённый пасквиль.

— Враг! — Великий Князь стремительно шагнул к побелевшему обер-полицмейстеру, — Умный и расчетливый враг. Казалось бы — мазня, дурно пахнущая карикатура! Ан нет! Гора трупов под ногами этого… этой нелепой пародии на Государя, нелепая пляска на них и корона, связала воедино в сознании обывателя коронацию и это… эту нелепую трагедию. А слова? Один к одному подобраны, въедаются в самую душу. Нет, Дмитрий Фёдорович, это умный и опасный враг.

— Да, Ваше Императорское Высочество, — Выдохнул генерал, — враг!

Сергей Александрович вгляделся ему в глаза и кивнул удовлетворённо. Проникся.

— Ступайте, Дмитрий Фёдорович, — С привычной мягкостью сказал Великий Князь, но Трепов уже не обманывался этой деликатной снисходительностью. Козырнув, он неловко развернулся всем телом, застывшим будто после долгого стояния на морозе, и вышел.

За дверью он позволил себе немыслимое — ослабил ворот, чувствуя явственную нехватку воздуха. Обошлось. Чуть переведя дух, обер-полицмейстер вышел и, не обращая ни что внимания, сел в экипаж. В голове раз за разом звучали слова Великого Князя и его вымораживающий взгляд.

Велев никого не пускать, Трепов разложил злополучную холстину на столе, пытаясь подметить пропущенные детали, какие-то мельчайшие штрихи.

— Верёвка! — С видом Архимеда негромко вскричал он, прищёлкнув пальцами, — Ещё один символ! Жерди из осины и петля на дереве — прямая же отсылка к Иуде! Символ предательство и позорной смерти.