Смотрю — заколотило Саньку.
— Ты это прекращай! — Говорю строго, начав переодеваться, — На свадьбе еврейской отплясывал тока так, а тут застеснялся вдруг! Соберись!
Но меня и самого трясёт. Тут дядя Гиляй за ширму заглядывает, улыбается.
— Ваш выход, щеглы! — Нас и отпустило чутка. Вон, взрослый рядом. Сильный и умный. Музычка смолкла, ширму убрали, и вот тут мы, такие красивые!
Такие себе евреи, што ой! Туфли эти, шляпы с нашитыми пейсами, лапсердаки.
И газыри черкесские. На лапсердаках. И оружие бутафорское растыкано везде, вплоть до носков туфель. Такие себе пираты еврейские.
Сразу — молчание. Гробовое. А трясёт меня! Но тут музычка нужная заиграла, и вот ей-ей, отпустило! Переглянулись мы с Санькой, перемигнулись…
— Вперёд друзья, вперед пора настала
[29],
Канун исхода празднует народ.
Еврейское казачество восстало,
В Одессе был таки переворот.
Пою, стараясь изо всех сил соблюдать преувеличенную еврейскую картавость и местечковый акцент. Глаза купечества всё шире и шире, а в них такое себе недоумение, што прямо ой! А до восторга ещё допеть надо.
— В казачий круг сошлись мы втихомолку,
Блюдя законы всех великих смут,
Прикрыли мы папахами ермолки,
и к седлам приторочили талмуд.
В глаза стало появляться понимание и исчезать недоумение. И восторг, пока совсем немножечко.
— Никто не шел на должность атамана,
Ведь атаман поскачет первым в бой,
Потом избрали Лёву Блейзермана,
Он взял за это денег боже ж мой.
Прорвало! Не ржут ещё конями, но таки скоро! Есть контакт! Ритм отбивают, кто-то из купчин бороду свою зажевал, штоб не в голос смеяться
— А есаулом выбрали мы Каца,
За твердость духа и огромный нос,
Он в знамя нам не разрешал сморкаться,
И отвечать вопросом на вопрос.
«Яр» отозвался сдавленными смешливыми рыданиями, в глазах — ну полный восторг! А Санька, шалопет, ещё и маршировать под песню начал! А потому как не умеет, то умора совершеннейшая!
— Вот грянул бой, а что мы можем сделать?
Кругом враги, а вдруг они сильней,
Свои ряды мы развернули смело,
И боевых пришпорили коней.
Мы мчались в тыл, как полем черный вихрь,
Решив, что смерть не люба казаку,
Как развевались пейсы наши лихо,
Сплетаясь с гривой конской на скаку.
Наш атаман догнал нас на кобыле,
Я умоляю в бой вернуться вас,
А кони были в перхоти и в мыле,
И казаки не слухали приказ.
Тут вышел Кац, Шалом браты-казаки,
Кто в бой пойдёть представлю к орденам,
А тот кто откупился от атаки,
Тот подвозить снаряды будет нам.
Купчины вперёд подались — все превсе прям! И кто бороду зажёвывает, а кто и скатерть. Слушают!
— Мы не сдались на уговоры эти,