— Ой! — Всплеснула та руками радостно, но тут же прижала их к груди вместе с полотенцем, — А ты таки уверен? Потому што если да, то это таки здорово, но а если таки нет, то штоб и не радоваться чему нет.
— Таки да, — Дожевав, важно сказал я, — да ещё как! Вот!
Рисунок Саньки заходил по рукам.
— Меня учили подделки отличать, — Делаю паузу, и проникшаяся тётя Песя закивала, глядя на меня будто даже с новым уважением поверх старого, — так што и по искусству тоже понимаю. Ето ещё не искусство, но таки может им стать!
— Прям даже искусством? — Робко засомневалась тётя Песя, чуть вытянув шею вперёд.
— Таки да! — Забираю у малых рисунок и тыкаю под нос женщине, — Видите? Всего несколько скупых линий обычным карандашом, и вот нас можно даже опознать! Ето, я вам скажу, верный признак…
Сбиваюсь, морща лоб.
— … в общем, признак таланта. Значица, у Саньки всё хорошо с глазомером, мелкой моторикой и етой… визуализацией! Врождённое, значица, навроде абсолютного музыкальнова слуха, и даже лучше!
— Так што, — Решительно откладываю салфетку, — пойду до дяди Фимы и решу через нево вопрос с учителем.
Санька зарозовел и расплылся в улыбке, тут же засмущавшись.
— Да! — Фира вскинула кулак, — Я всегда в тебя верила! Пойдём!
Она схватила меня за руку и потащила вниз ко двору, на ходу вытирая рот схваченной со стола салфеткой и тараторя:
— Са… то есть Рувим! Не отставай! И давай ещё по музыке тебе, да? Ты же на гитаре уже умеешь, только пока не здорово! То есть хорошо, но совсем хорошо потом будет, а не как сейчас! У тебя денег хватит или у дяди Фимы попросим?
— Хватит на два раза и ещё полстолько! — Хлопаю себя по карману, в котором покоятся выигранные денюжки. Ни много, ни мало, а четырнадцать рублей за севодня! Удачный день, очень даже.
— Ну! — Фира схватила второй рукой Саньку и потащила уже двоих, — Так чего стоим!? Побежали!
И мы побежали куда-то, и вот ей-ей! Даже не к дяде Фиме Бляйшману, хотя вроде как и к нему, а куда-то в будущее, которое непременно окажется светлым.
— Ой-вэй! — Песса Израилевна схватилась за сердце и медленно опустилась на табурет. Вспомнив, што сердце таки слева, переменила руки.
— Доча, — Медленно сказала она, выждав драматическую паузы, — ты брала у него деньги?
Чуть вытянув шею вперёд, она смотрела на дочь, не моргая. В больших, выразительных глазах женщины были слёзы, вся скорбь еврейского народа и воспалённые сосудики от печного жара и чистящегося лука.
— Ну…
— Не нукай! Я тебе не извозчик, а мама, или ты имеешь таки какие-то сомнения на этот счёт? Тогда озвучь их сразу, а не держи на потом!