Порыв ветра пронесся над аэродромом. Над головами небесное воинство пошло рябью, словно мираж.
Наступила такая тишина, которая могла быть только за день до Творения.
Адам, улыбаясь, стоял перед двумя Сущностями, фигурка на грани между Раем и Адом.
Кроули схватил Азирафеля за руку.
– Знаешь, что случилось? – возбужденно зашипел он. – Его не трогали! Он вырос человеком! Он не Воплощенное Зло и не Воплощенное Добро, он… он… просто… воплощенный человек!
А потом:
– Я думаю, – сказал Метатрон, – мне придется обратиться за новыми инструкциями.
– Мне тожжжже, – прожужжал Вельзевул. Его разъяренное лицо повернулось к Кроули. – И я доложжжу, что ты приложжжил к этому руку, можешь быть уверен. – Он уставился на Адама. – И мне даже страшно представить, что скажет твой Отец…
Раздался громоподобный взрыв. Шэдуэлл, который уже несколько минут, трясясь от ужаса и возбуждения, возился с запалом мушкета, наконец взял себя в руки настолько, что смог нажать на курок.
Картечь пронеслась там, где только что стоял Вельзевул. Шэдуэлл никогда не узнает, как ему повезло, что он промахнулся.
Небеса дрогнули и стали просто небом. Тучи над горизонтом начали расходиться.
* * *
Молчание нарушила мадам Трейси.
– Какие они были странные, – сказала она.
Она не имела в виду, что они были «странные», но выразить словами то, что она имела в виду, вряд ли возможно, если не брать в расчет нечеловеческих воплей. Человеческий мозг, однако, обладает изумительной целительной силой, и фраза «какие они были странные» была лишь частью процесса скоростного исцеления. Через полчаса ей будет казаться, что она просто слишком много выпила.
– Теперь все, как считаешь? – спросил Азирафель.
Кроули пожал плечами.
– Боюсь, для нас – нет.
– Не волнуйтесь, – кратко сказал Адам. – Про вас двоих я все знаю. Вам беспокоиться не о чем.
Он посмотрел на остальных ЭТИХ, которые старались не пятиться от него. Казалось, он о чем-то думает. Потом он сказал:
– Все равно было слишком много путаницы. Мне лично кажется, что будет намного лучше, если все всё забудут. То есть не совсем забудут, а просто не смогут точно вспомнить, что здесь было. И тогда мы пойдем домой.
– Но ты же не можешь оставить все как есть! – кинулась к нему Анафема. – Подумай, сколько всего ты можешь сделать! Сколько хорошего!
– Например? – осторожно спросил Адам.
– Ну… для начала ты мог бы оживить всех китов.
Адам глянул на нее искоса.
– И тогда люди не будут их убивать?
Она замолчала. Как было бы здорово ответить «да»…
– А когда люди начнут убивать их, что ты попросишь сделать с людьми? – продолжал Адам. – Нет. До меня вроде бы дошло, как тут быть. Стоит мне начать вмешиваться, и конца этому не будет. И, как я понимаю, разумнее всего дать людям понять, что, если они убьют кита, все, что у них будет – мертвый кит.