Спирит недоуменно посмотрел на меня.
– Папэ. Они убили его не в первый раз, конечно, это да, но убили-то по-настоящему. Не ранили, он бы тогда не пропал. И этот один единственный не навсегда убитый человек превращает твой план, Спирит, в кучу скверно пахнущей субстанции, которую ты сейчас пытаешься нам скормить. Может и себе тоже, если ты сам конечно в нее веришь. Угадай, что я почувствовал в папином доме? Представил или разучился? Может просто не умел никогда, потому что ты сам, что-то вроде Молоха, больше машина, чем человек? Стоят теперь твои игры страха и горя одного единственного тридцатилетнего мальчишки из наших?
Спирит умел чувствовать. Просто до него только что дошло.
Верещагина давно перестала суетиться, потому что на дворе был одиннадцатый час, а в нашу незапертую дверь так никто и не постучался, кроме курьера, который притащил пиццу. Мы расселись, где кому удобно, и болтали с задумчивым Спиритом, постепенно развеивая бесполезный и никому не нужный туман, напущенный некогда адептами.
– Я не знаю, когда и как Илай, Гюнтер и Шин стали другими. Я даже не знаю, кто был четвертым на фотографии, это может быть кто угодно, только не Эрика, кстати. Эрика точно не Невидимка, просто потому, что ее все время занимал вовсе не Левиафан, а Гюнтер фон Бадендорф. А из системы Молоха я стер ее своими собственными руками просто потому, что она меня очень просила, потому что хочет забыть целую жизнь. О настоящем Невидимке я расскажу, но позже, ладно?
Мы дружно закивали.
– Так вот. Гюнтер сам не понимает, как он возрождается. Он как-то говорил, что ему предлагаются Левиафаном какие-то координаты в пространстве после смерти, но времени там нет, поэтому воскрешение может быть как мгновенным, так и достаточно продолжительным. Хотя может и специально врал, тут заранее не скажешь. Илай вообще ничего не рассказывал, а Шин… Шин просто всегда и везде был вовремя, в одиночку поднимая дела, на которые требовалось в обычных условиях несколько сотен человек. Руки у него не отрастают, но дай ему тысячу кнопок, которые надо нажать одновременно, и он их как-то нажмет.
Спирит помолчал, снова что-то посчитал в уме и продолжил:
– Теперь о Невидимке. Он был кем-то, кем – не знаю, как я уже говорил. А стал бестелесным. Его просто нет, он прыгает из одного чужого тела в другое и делает то, что от него хочет Левиафан. О его способностях я знаю больше всех, потому в моем теле он тоже гостил, когда мы ставили Молоха. Полтора года в тумане, мозг работает, руки – прямые, но только нас было двое в одной голове, и я прекрасно знал, кто он. Мы общались, даже дружили. А когда Молох ожил и начал учиться, Невидимка попрощался и ушел. В Эрике он тоже бывал, я видел это выражение лица в зеркале, перепутать невозможно. Но где он сейчас и что делает – никому не известно. В своем умении прятаться самому и прятать свои мысли среди адептов ему нет равных.