— Как все повернулось-то, — негромко бросил он в ответ. — Сначала женой не хотела стать, а теперь согласна быть наложницей.
Голос Харальда прозвучал ровно, без насмешки. И в словах ничего, кроме правды, не было. Но Забава все равно ощутила, как к глазам подступают слезы.
— Согласись я тогда, сейчас была бы несчастливой женой, — прошептала она, шмыгнув носом. — А теперь буду хоть и наложницей, но счастливой.
— С двухголовым? — проворчал Харальд.
Затем двинулся. Вроде и не шагнул, но оказался совсем близко.
— Да хоть с трех… — Забава вскинула голову, чтобы смотреть ему прямо в лицо.
Набухшие на глазах слезы просочились в нос, и она задышала ртом. Договорила, разделяя слова короткими вздохами:
— Хоть с трехголовым. Главное, чтобы одна из тех голов была твоей…
А потом Забава все-таки не сдержалась, и шмыгнула носом. Пробормотала:
— Я с тобой когда-то всех счастливей была. Всех баб на свете радостней. Мне бы хоть кусочек той радости сейчас в руки…
Слезы потекли уже вольно, остановить их Забава не могла. И торопливо отвернулась.
Харальд вскинул руку. Коснулся потрепанного платка, прятавшего ее волосы — и чудом не улетевшего во время падения. Сдернул тряпицу к шее, сказал, уже разворачивая Забаву к себе:
— Запомни свои слова, дротнинг. И всякий раз, как захочешь снова сбежать, вспоминай их. А теперь я опять спрошу. Ты станешь моей женой?
Передумал, значит, обессилено подумала Забава, глядя на него снизу вверх и ладонями размазывая по щекам слезы. Или он с самого начала хитрил? Хотел послушать, что ему ответят?
Ответа можно и не ждать, мелькнуло у Харальда, пока он смотрел на плачущую Сванхильд.
Золотистые волосы потемнели и топорщились у нее за ушами облачками коротких прядей, чуть вьющихся на концах. Синие глаза от слез сияли ярче сапфиров, губы алели, напоминая сияние самой же Сванхильд — горевшее для него, когда он оборачивался драконом….
В следующий миг Харальд ее вдруг обнял.
И Забава еще успела вспомнить, что пахнет так, словно десять дней не мылась — а потом одна из ладоней Харальда легла на ее затылок. Она ощутила прикосновение губ, твердых, накрывших ее рот, точно тяжелая печать. Движение Харальдова языка, погладившего небо, тут же отозвалось сладким, жарким нытьем между ног…
Губы Сванхильд были нежней малины, что лопается под рукой, не давая себя собрать. Мелкий язык трепетал лоскутком шелка — и задрожал листком на ветру, когда он впился в рот Сванхильд поглубже.
А сзади по плечу елозил змей. Шипел тихо, придавлено, точно и до него дошло, что слаще мягкой и слабой женщины по имени Сванхильд нет…