Она не могла плакать – было некому.
Не плакала, когда получила весть о смерти Кончино, не плакала, когда узнала о глумлении над телом, не плакала, когда Ла Плас, единственный оставшийся верным слуга, сообщил, что королева не желает ее видеть.
И когда в спальню ворвались стражники, ее глаза были сухи, как пески Магриба.
– Вы арестованы, – бросил ей сержант. – Вам надлежит проследовать с нами в Бастилию.
Она плюнула ему в лицо и билась, пока ее усмиряли и связывали солдаты – чтобы справиться с ней, потребовалось полдюжины.
– Ведьма… – крестились они, слушая ее крики. На языке флорентийских торговок она ругала своего Кончино, оставившего ее одну, ругала Марию, поносила сержанта и солдат, насылая самые страшные проклятья, какие только могла выдумать, пока продолжался обыск.
Ни мешки с золотом, ни бриллианты, ни жемчуга их не заинтересовали – слухи о баснословных богатствах четы Кончини давно ходили в народе. Сержант оживился, обнаружив составленный Монтальто гороскоп короля.
– За составление гороскопа венценосной особы полагается смертная казнь, – с безопасного расстояния сообщил ей сержант, бережно складывая покрытые фигурами и вычислениями листы. – Готовься к костру, ведьма!
– Арман, Барбену и Манго грозит смертная казнь! – встретила его королева. – Меня не пускают к сыну! Я со вчерашнего дня не могу добиться у него аудиенции! Я, его мать, вынуждена трепетать – не постигнет ли и меня судьба всех моих людей…
Слушая ее рыдания, Арман отметил, что она ни слова не сказала о Леоноре – своей единственной подруге, и решил удвоить усилия, чтобы не разделить судьбу Галигаи. Ее уже приговорили к костру как ведьму – он узнал это от Люиня. К костру и отсечению головы, если быть точным. Люинь по секрету сообщил, что к ведьме решено проявить особую милость – обезглавить перед костром, а не после. Как подозревал Арман, эту милость Леонора заслужила, отписав короне все свои богатства.
«Золотой ключик всюду вхож», – некстати вспомнилась поговорка. Впрочем, Арман уже устал бояться и предпочел занять себя написанием речи для королевы – полную сожалений из-за сделанных по наивности ошибок и надежды на милость сына.
– Ах, как превосходно составлено! – восхитилась Мария, пробежав первые страницы. – Арман, вы гений.
– Я люблю вас, мой епископ! – кувыркнулся на жердочке Анхел Ризаниас ди Азиведу и защелкал клювом на неаполитанскую собачку королевы. Та поскорей скрылась под кровать.
– Будем надеяться, что король разделяет ваше мнение, моя королева, – улыбнулся Арман, переплетя ее пальцы со своими и приближая руку к щеке. – Его милосердие равно только его справедливости.