Часовые встали навытяжку – во двор спустился стройный, погибельно быстрый в движениях человек с неподвижными светлыми глазами – герцог Д’Эпернон. К нему подвели высокого серого жеребца. Приняв у оруженосца повод, он поставил ногу в стремя, легко взлетел в седло и поморщился от воплей торговца за стеной.
– Рубашка Святой Женевьевы! Зуб Святого Франциска! – охрана ловила малейшее движение герцога, готовясь кинуться на орущего торговца.
– Скоро праздник поминовения Иоанна Крестителя! Двадцать четвертое июня, торопитесь почтить память святого – покровителя Флоренции! Покупайте образок с Иоанном Предтечей на блюде, покупайте усекновенную главу! В честь грядущего праздника – скидки! И волосы Святого Иакова в придачу!
Герцог уже поднял было бровь, готовясь дать команду, как вдруг насторожился, услышав о Флоренции. Повинуясь знаку герцога, стражники приволокли торговца и бросили под копыта коня.
– Усекновенная глава? – процедил герцог, глядя как испуганный торговец собирает с брусчатки свечи и бумажные образки.
– Да, ваша милость, – пролепетал тот, вжимая голову в плечи. – Есть образки на бумаге, есть тисненные на бычьей коже, есть серебряные… Есть раскрашенные статуэтки из дуба, – проговорил он еле слышно, не смея опустить глаз под змеиным взглядом герцога.
– Статуэтки? – обронил Эпернон.
– Да, ваша милость! – воспрял духом торговец. – Самые лучшие статуэтки для тонких ценителей, ваша милость!
Он полез в недра своего переносного прилавка и бережно извлек завернутую в замшевый лоскут скульптуру в локоть величиной – Святой Иоанн держал на блюде свою отрезанную голову. Скорбный лик святого вырезан был столь искусно, что стражники притихли, а герцог протянул руку к скульптуре.
Торговец подскочил и с поклоном вручил фигурку, не удержавшись на ногах, когда герцог тронулся с места, задев его стременем. Оруженосец полез в кошель и кинул на брусчатку полновесный золотой дублон.
– Благодарю, ваша милость! Храни вас Мадонна! – торопливо забормотал Ручеллаи, подбирая монету. Он поспешил обратно в город, где остановился в «Мозеле» – самом большом постоялом дворе.
Там его и нашли люди вечером губернатора.
Кабинет губернатора не уступал в роскоши королевскому – но ни флорентийский шелк на стенах, ни потолочные кессоны с росписью, ни драгоценная мебель не привлекли внимания Ручеллаи – все его существо сосредоточилось на фигуре хозяина.
Если бы не проседь в светлой эспаньолке, никто не поверил бы, что Эпернон разменял седьмой десяток. Стройные сухопарые ноги, лицо без морщин, гладкие руки – миньон позапрошлого короля словно презирал время – как, по большому счету, и все в этом мире, и оно не имело над ним власти.