Да, все верно, он назвал и Франциска, который правил всего-то пять месяцев и двадцать пять дней и которого часто забывают упомянуть. Арман никогда не забывает. «Изумительная память! Светлая голова!» – каждый раз восклицает аббат Мюло, когда Арман отвечает заданный урок.
– Светлая голова, да досталась девчонке, – говорит мадам Рошешуар, услышав однажды восторги аббата. – Только и может молитвы читать да рыдать над каждой птичкой.
Хотя нашел растерзанную трясогузку тогда не он, а Альфонс, который первым и расплакался. За старшим братом тут же заревел и Арман. Они не плакали при нападении ландскнехтов, не проронили ни слезинки, когда те убивали Манон – а над птичкой рыдали так, что казалось – сердце разорвется.
– Она з-з-защищала своих детей, – справившись с заиканием, произносит наконец Альфонс, показывая на гнездо. На взрытой пуховой подстилке, среди вздыбленных травинок валяются скорлупки – пестрые снаружи и белые внутри, со следами желтка.
– Н-н-наверное, это был хорек, – утирая кулаком нос, говорит старший брат.
– Или ласка, – возражает младший. Слова с трудом проходят сквозь стиснутое недавними рыданиями горло.
– Почему не х-хорек? – вздергивает брови Альфонс, от этого сразу становясь похожим на мадам Рошешуар.
– Хорек и птичку бы обглодал, а ласка – маленькая, она наелась яйцами.
Альфонс еще раз всхлипывает, наклоняется к птичке и вытаскивает из сломанного клюва тонкий, как кисточка аббата Мюло, пучок блестящих коричневых шерстинок.
– Т-ты прав, – признает он. – Это б-была ласка.
За процессом похорон трясогузки наблюдает из окна мадам Рошешуар, и за ужином от ее насмешек некуда деваться. Как всегда, больше попадает Арману. Альфонса она почти не замечает, он самый тихий из трех братьев – все молчит и не расстается с молитвенником.
Но когда ее взгляд падает на Армана – то голубые глаза навыкате чуть не выпрыгивают из-под морщинистых век, а брови так и пляшут над крючковатым носом. «Девчонка! Плакса! Неженка! – клеймит его бабушка, сопровождая каждое слово стуком палки в пол. – Ваш отец никогда не распускал сопли!»
Отца уже четыре года как нет в живых, и мальчик думает, что лучше бы они с матушкой оставались в Париже, не приезжали в Пуату, в старый замок Ришелье, где мадам Рошешуар безраздельно правит уже почти шестьдесят лет.
Вообще-то Рошешуар – ее девичья фамилия, но столь славная – «Мой отец был сенешалем** Тулузы!», что она предпочитает именоваться именно так, отлично от мадам дю Плесси – своей невестки.
Пока был жив отец, все было по-другому. Особенно пока Анри, старший брат, не поступил в королевские пажи и не уехал в Лувр, ни разу не показавшись даже летом.