– Ни капли в лоно! – ухмыльнулся Савонньер. – И никаких бастардов. Только любовь!
– О любви мечтаешь, красавчик? – раздался певучий голос, и глазам будущих военных предстала красавица-цыганка – смуглая грудь в сборчатом вырезе сорочки, вместо чепца – платок, не закрывающий буйные темные кудри, кораллы на стройной шее. – Позолоти ручку – все скажу, ничего не потаю. Что было, что будет, чем сердце успокоится…
Глаза ее блестят, улыбка сладкая, довольная – она уверена в востребованности своего предложения. И не ошибается – Савонньер охотно вручает ей раскрытую ладонь и жадно ждет вердикта, попутно пытаясь усадить красотку к себе на колени, чего она избегает привычно, незаметно и необидно.
– Вижу, все вижу, удалец! Вижу битву, вижу рану, вижу награду, вижу жизнь славную…
Кадеты с удовольствием слушают про славу, богатство и выгодную женитьбу барона. И про шестерых детей. И про смерть в бою – с особенным удовольствием. Савонньер отдает гадалке пистоль, а ее уже тянет к себе граф дю Боск. Ему сообщают о смерти в своей постели в преклонном возрасте, отчего компания карикатурно кривится – шутки шутками, но граф смущен.
Остальных цыганка исправно радует перспективами смерти на дуэли и в бою.
Провансальцу Аржану суждено пасть от руки ревнивого мужа, что вызывает взрыв хохота. Тибо Лакруа нагадали казенный дом – и друзья наперебой спорят, Бастилия ли это, Пти-Шатле или Гран-Шатле, и в каком качестве Тибо там появится – среди судейских или же среди арестантов.
Арман, волнуясь, ждет своей очереди. Вот цыганка, покончив с Лакруа, берет его руку. Сбоку заинтересованно сопит Анри.
– Позолоти ручку, все правду скажу… – бормочет гадалка, кружа темным пальцем по ладони. Моргает раз, другой, поднимает на Армана глаза – дегтярные, матовые, бездонные – словно сверяя линии на руке с чем-то еще в его лице.
– Выше пирамид… – не отрывая от него глаз, шепчет цыганка.
– Что? Что она говорит? – кричит барон Аржан и ложится на столешницу, чтобы лучше слышать. Кружки и бутылки едут со стола, их успевает подхватить Бретвиль – тоже донельзя заинтересованный.
– Выше пирамид, выше облаков вознесешься ты, облачишься в пурпур и кровь… Пройдешь по аспидам и василискам… Золотая корона у любви твоей…
В голове у Армана гул, кровь давит на уши так, что он едва слышит шепот гадалки, несмотря на повисшую тишину – кажется, замолк не только кадетский стол, но и весь «Золотой фазан».
Тут темнолицая старуха, замотанная в шаль до кончика крючковатого носа, отойдя от соседней компании суконщиков, дергает молодую цыганку за юбку. Та замолкает, словно проснувшись.