– Красавица, а что насчет детей? – как ни в чем не бывало спрашивает Анри, и Арман ему за это благодарен.
– Сын у тебя будет и внуков дюжина, – улыбается гадалка, не поднимая глаз и явно торопясь уйти.
– А умру-то я как? – вспоминает Арман, бросая на столешницу два золотых.
Старуха тянет молодую гадалку к выходу, та оборачивается и кричит на весь трактир:
– Тело твое пойдет на корм рыбам в Сене! Но совсем, совсем нескоро! – машет она рукой, отмеряя словно не годы, а века до этого малоприятного события.
Монах, обосновавшийся у стойки, провожает цыганок взглядом. Затем его глаза мимоходом скользят по будущим военным, но Арману, заметившему этот взгляд, кажется, что монах кое-кого узнал и всех запомнил.
– Фараоново племя, – бормочет Анри, сочувственно тыкая друга кулаком в бок. – Наплела-то, наплела…
– Она иезуита испугалась, – замечает барон Бретвиль. – Не любят они цыган.
– Вы думаете, это иезуит? – Савонньер вертит головой, но монах как сквозь землю провалился.
– Конечно, иезуит! От них ото всех за лье несет этим самым… – не договорив, пожимает плечами Бретвиль.
– Кто бы это ни был, будь он проклят – так и не узнал, что со мной-то будет, – Анри дергает ус в полупритворном раздражении. Кадеты хохочут: бесславие или бездетность Анри Ногаре явно не грозят.
Когда компания, наконец, решает разойтись, до полуночи уже недалеко, и Арман решает дожидаться условленного часа за опустевшим столом.
Но его одиночество длится недолго: бесшумно отодвинув тяжелый стул, напротив усаживается Анри.
– Арман, а вы думали, как вообще попадете в спальню своей докторши? – мягко говорит он, и Арман вдруг понимает, что этот вопрос как-то не привлек доселе его внимания.
– На улицах небезопасно, а вы один и пеши. Я понимаю, что цокать копытами под окном у дамы – значит ославить ее на весь околоток, но в таком случае кавалера сопровождает как минимум один вооруженный слуга. Я снял тут комнату на ночь, со мной слуги и паж. С таким эскортом вам безопасней, а мне – спокойней.
Арман вовсе не чувствует предвкушения блаженства, приличествующего моменту. У него крутит живот, холодеет под ложечкой и в голове не хочет рассеиваться какая-то муть: не то капли крови, не то кораллы на шее цыганки, пылающее сердце и почему-то – скачущие кони.
Кони остались в «Золотом фазане», и Арман, Анри, двое слуг и паж идут пешком, стараясь не влезть в отбросы, наваленные по краям сточных канав, в чем им помогает полная луна, изо всех сил сияющая в стылом безоблачном небе.
Арман совсем не чувствует холода, а вот слуги закутаны в плащи подобно старой цыганке, маленький паж то и дело натягивает берет то на одно, то на другое покрасневшее ухо и прячет нос в беличий воротник.