Сен-Шапель отбил половину шестого, потом шесть. Звон подхватили все парижские колокольни. Епископ Люсонский покинул свое укрытие в зарослях шиповника.
И наткнулся на герцога Эпернона, с удобством расположившегося на широких перилах, подстелив бархатный плащ. Шпага стукнула о каменный столбик крыльца, когда Эпернон опустил руку на эфес.
Тонкое сухощавое лицо герцога хранило ироническое выражение, губы искривила едкая усмешка, а немигающие глаза были глазами тигра.
Тигра, готового к прыжку.
В Риме, дожидаясь рукоположения, Арман однажды стал свидетелем схватки животных. Привязанные к столбам посреди арены, бык со сломанными рогами и худой тигр нехотя начали сражаться. Бык метался по арене, отбрасывал приближающегося тигра, и чернь аплодировала. Пока тигр вдруг молниеносным движением не запрыгнул быку на холку, свалив огромную тушу, и ударом лапы не сломал шею.
Подняв желтые глаза на зрителей, хищник не торопясь вырвал кровавый кусок из загривка, и этот немигающий взгляд потом долго снился молодому епископу.
Сейчас желтые глаза герцога Д’Эпернона – Жана Луи де Ногаре де Ла Валетта, «архиминьона» Генриха III, – спокойно и чуть брезгливо остановились на лице Армана Жана дю Плесси де Ришелье, епископа Люсонского.
Епископ Люсонский первым отвел взгляд.
Повернулся и неровным шагом покинул Лувр.
– Собирай вещи, Дебурне! Мы уезжаем, – грохнув дверью о косяк, Арман отправил через всю комнату старательно начищенные слугой туфли. Не удовлетворившись этим, молодой человек остановился посреди комнаты, уперев руки в бока, и хищным взглядом поискал, что еще можно разбить или уронить.
Пораженный этой бурей, из смежной комнатки появился камердинер. За пятнадцать лет службы Арману-школяру, Арману-кадету и Арману-студенту он многое повидал и считал до сегодняшнего дня, что у Армана-епископа ему можно уже пожить спокойно.
– Что случилось, мсье Арман? – от удивления Дебурне даже не счел нужным сказать «ваше преосвященство», хотя произносить эти слова всегда приносило ему удовольствие – он гордился хозяином.
Мсье Арман пришел в ярость от выражения сонного недоумения на лице камердинера – хомячьи щечки Дебурне тряслись, брови заползли на лысоватый лоб, а глаза растерянно моргали. Старый верный Дебурне был ни в чем не виноват. Наоборот, во всем виноват он сам, Арман дю Плесси! Но в груди клокотала такая ярость, что казалось – его сейчас разорвет, если чувства не найдут выхода.
– Мы уезжаем в Люсон! – прогремел Арман, вскакивая на кровать и срывая с гвоздя шпагу. Одной рукой запустив в камердинера подушкой, он занес было и перевязь со шпагой, но задержал бросок: все-таки получать эфесом в лоб старикану было ни к чему.