Глава 22. Мадам Бутийе (январь 1610, Люсон – Шаррон)
После плотного завтрака трое друзей и Дебурне – из уважения к его преклонным летам – загрузились в карету. Новенький щегольской экипаж выглядел достаточно прочным, чтобы не окончить бесславно свою службу где-нибудь на ухабе между Люсоном и Пюираво, а пара вороных – упитанными, как бочки. Словом, выезд у Бутийе был выше всяких похвал.
На козлах Арман увидел Гийома – еще более раздавшегося вширь и не утратившего ни толики самодовольства, так и сочащегося из его косых глазок.
Завидев епископа, Гийом слетел с козел и с видимым удовольствием получил благословение, встав на колени и смачно приложившись к перстню. Арман украдкой подышал на аметист и вытер о сутану, досадуя, что приходится ехать в черной шерстяной. Убедить Дебурне, что в шелковой он не замерзнет насмерть, не смог бы и пророк Даниил. Расправив подол, Арман раскинулся в мягких подушках и вздохнул от удовольствия – они словно внутри ларца, где знатная дама хранит изюм вперемешку с сабзой и финиками. Зная Клода, Арман ничуть не сомневался, что в карете сыщется и то, и другое, и третье.
Запнувшись о порог, на сиденье рядом свалился Ларошпозье, а напротив устроились Клод и Дебурне, не выпускающий из рук укладку с бумагами хозяина – кое-что из писем и черновиков Арман решил взять с собой.
Дорога действительно подмерзла, и ехать было одно удовольствие – Арман отметил, что из окна кареты даже безумные люсонские ландшафты не оказывают обычного угнетающего воздействия.
Равнина, расстилающаяся по обеим сторонам дороги, сейчас напоминала епископу волосатое стекло – бочажки покрылись льдом, в желто-серых островках камыша свистит ветер – трудно найти картину непригляднее.
– Интересно, замерзла ли Триезская топь? – спросил Арман, благословляя через окно кареты двух крестьянок с корзинами торфа за плечами.
– Куда там! – откликнулся Ларошпозье. – Таких морозов, к счастью, уже лет пять не было.
Дебурне перекрестился.
– И как тут люди живут… – пробормотал Клод, провожая глазами земляную хижину без окон, чью тростниковую крышу яростно чесал пронзительный северный ветер.
– Ужасно живут, – с негодованием сообщил епископ. – К причастию не ходят. Церковную десятину не платят, талью собрать – целое дело.
Ларошпозье кивал, соглашаясь:
– Платить не с чего – земля скудная, овес да рожь, неурожаи каждый второй год… Где дубравы есть, там хоть желудевой мукой народ спасается. Осенью ни одного желудя на земле не останется – все подчистую соберут. А на болоте… – он махнул рукой.