В десять пришла Анна Александровна. Щелкнул ключ, и она, спокойная, чуть возбужденная, с приветливой улыбкой подошла ко мне.
— Завтракали? Теперь слушайте меня внимательно. Фронт прорван, и массы кавалерии и пехоты большевиков ворвались б Крым. Везде идут бои. В Севастополе вечером начнется посадка на суда. Сейчас вы в безопасности. Татищев… и вся остальная… — она помолчала и вдруг резко сказала: — сволочь… Да, да, именно сволочь… в панике: Им не до вас и вообще ни До кого. Они, как крысы, ищут спасения в порту, мечутся по городу, вымаливая пропуска на суда. Вы можете отправиться к себе и… — тут она вплотную подошла ко мне, — и вечером на пароходе… вместе со мной эвакуироваться в Стамбул… — Потом добавила: — Вы именно там понадобитесь мне… Понятно?
— Нет, ничего не понимаю, — чистосердечно признался я.
— Наивный вы человек. А ведь международный взломщик, король шулеров и специалист по сейфам…
Я отступил на шаг.
— Вы знаете это? Откуда?
— Знаю… А откуда — не важно. Потом расскажу. Так как, едем?
— Едем.
— А теперь, Евгений Александрович, идите. Ровно в шесть вечера приходите сюда, в восемь посадка, в десять отходит наш пароход. Пропуска туда, — она подчеркнула это слово, — достану я.
— «Туда», «Вы мне там будете нужны»… Ничего не понимаю, — разводя руками, сказал я.
— Поймете после, а сейчас идите — и в шесть часов ко мне.
Город напоминал разворошенный муравейник. Крики, испуганные лица, распахнутые окна, настежь раскрытые подъезды.
Где то самодовольное чванство, холодное равнодушие, которые еще вчера были на лицах всех старых и молодых офицеров, чиновных бар и потерявших величие полицейских?! Никто не обращал внимания на них. На тротуаре валялись сорванные в панике значки, петлички, погоны… К пристаням тащили тюки, катили тачки и детские коляски, нагруженные наспех собранным, еле увязанным скарбом. Казаки, нахлестывая коней, пронеслись по Морской, где-то в порту завыла сирена, и страх еще острей охватил мечущихся по улицам людей.
— Конница… Буденный… Махновцы… Пал Симферополь… — слышалось со всех сторон.
Но этот сумасшедший город с его воплями и бегством был мне безразличен. Какое мне было дело до краха белых, до Врангеля и его катастрофы! Я думал о ней, об Анне Александровне. О том, почему она связывает свои дела со мной, почему эта женщина спасла меня, зачем я ей нужен. Я так был захвачен: этими мыслями, что даже не заметил, как подошел к своему дому, Я открыл ключом дверь. Из кухни высунулась голова хозяйки. Минуту она испуганно таращила на меня глаза, затем быстро-быстро заморгала и сдавленным голосом проговорила: