Потом я пошел по Стамбулу. Пестрый, смесь Востока с Западом, своеобразный, неповторимый город. Раньше, когда я на день-другой задерживался в нем, он казался мне скучным, шумным и неинтересным. Сейчас было иное. Стройные, огромные стальные красавцы дредноуты стояли на рейде, легкие суда союзников бороздили воды пролива, сотни моряков Антанты в самых разнообразных форменках и шапочках толклись на берегу. Греки, французы, итальянцы, англичане, американцы… Да кого только тут не было! И всюду растерянные, опустившиеся русские. На площадях и улицах Галаты и Пера звучала разноязычная речь, но русская слышалась всюду, везде.
— Барон, ваше сиятельство, Евгений Александрович, живы? Слава тебе, господи, вырвались из этого крымского ада… а я так печалился о вас… Не дай, думаю, боже, застрял, не попал на корабль, — услышал я воркующий голос Литовцева.
Бывший сыщик стоял возле меня. На левой его руке было переброшено несколько пар дамских чулок, два-три бюстгалтера, открытая коробочка, в которой блестели царские и деникинские ордена. Лицо сыщика выражало благостную радость.
— Уцелели… Спас Христос…
— Уцелел, — перебил я.
— А вот ротмистр-то, ваш враг, погиб. Его ночью кто-то прибил до смерти… с пулевой раной нашли…
— Не ты ли? — спросил я.
— Что вы, господь спаси и помилуй! Я такими делами не занимался. Это контрразведка, — он оглянулся, — душегубы проклятые, а я человек мирный.
— Чем же промышляешь, мирный человек? Торгуешь барахлом или по карманам лазишь?
— Шутник вы, Евгений Александрович! Разве ж порядочный человек будет таким гадким ремеслом заниматься? Торгую по мелочишкам, кормиться-то надо.
— А зачем надо?
Сыщик усмехнулся.
— Мышь, муха, собака, извините, и те промышляют себе пропитание, а как же человек…
— То человек, а то мерзавец, легавый. Предатель и шпион, как ты, Литовцев.
— Не понимаю, — делая изумленное лицо, развел руками сыщик, — будучи благородным человеком, скажу прямо — не понимаю… Я же ваш верный друг и союзник. Вы ж помните наш союз…
— Сволочь ты, Литовцев. Я же все знаю — и как ты с Татищевым, ротмистром и остальными бандитами ворвался ко мне ночью…
— Не врывался… Видать, вам неправильно сказали… И ничего не знаю об этом, — еще более изумляясь, просипел Литовцев.
— Не ври, легавый. Я ведь в садике напротив дома сидел, все из кустов видел…
— Должно, обознались! — твердо сказал Литовцев.
— И на другой день, когда ты к хозяйке моей ломился, я дома был…
— Ну-у! Ловкий же вы человек, Евгений Александрович! Недаром Татищев приказал найти вас живым или мертвым, — восхищенно сказал сыщик.