– Могу обойтись и одним словом, – усмехнулась Спиридонова. – Скажи им: «Савинков». И они все поймут.
– Понятно, – кивнул Николай. – Тогда вот тебе мой телефон, – он протянул Марии визитную карточку, – и позвони по нему примерно через час. А я побежал… Надеюсь еще с тобой увидеться.
Когда через час Мария Спиридонова позвонила по указанному телефону, ей сначала ответил Сапожников, который тут же передал трубку своему начальнику.
– Мария Александровна, – ответил Тамбовцев, – я хотел бы встретиться с вами в Таврическом дворце сегодня, скажем, в семь часов вечера. Вы можете быть в это время? Пропуск вам уже заказан.
– Да, товарищ Тамбовцев, могу, – ответила Спиридонова. – Буду ровно в семь часов. До встречи.
Она положила трубку на рычаг телефона и задумалась.
«Нет, я поступила правильно. Савинков хочет использовать нас, подставив под удар всей мощи карательной машины большевиков. Мы красиво погибнем за интересы его французских хозяев, а он получит от своих новых хозяев деньги и снова станет кутить в парижских ресторанах с кокотками, расписывая свои подвиги в новых романах, в которых он будет изображен рыцарем без страха и упрека. Но такой возможности мы ему не предоставим…»
10 июня 1918 года, утро.
Илецк (Соль-Илецк), железнодорожный вокзал.
Штабной поезд корпуса Красной гвардии.
Полковник Бережной Вячеслав Николаевич
Долог был путь корпуса Красной гвардии по железным дорогам послереволюционной России от Эрзерума до Илецка. Выступив из Эрзерума, эшелоны нашего корпуса проследовали через Сарыкамыш, Карс, Александрополь (Гюмри), Тифлис, Гянджу, Баку, Петровск, Гудермес, Минеральные Воды, Армавир, Тихорецкую, Сальск, Зимовники, Царицын, Саратов, Уральск…
И вот он – Илецк, до которого добрались через сорок дней блужданий по железным дорогам «Единой и Неделимой». От Минвод до Царицына эшелоны корпуса шли по землям Всевеликого Войска Донского, где только-только улеглась смута, вызванная мятежом генерала Краснова.
Тяжелые пушечные бронепоезда, раскрашенные в коричнево-зеленые цвета камуфляжа, и эшелоны с бронетехникой и бойцами лязгали колесами на стыках рельсов, напоминая казачкам о том, что продолжение смуты может закончиться для ее участников большими неприятностями. Правда, станичники и сами не рвались начать братоубийственную войну. Да и не находилось уже для такой войны причин. Первые же декреты советской власти резко снизили напряженность между казаками и иногородними.
Войсковой старшина – а ныне атаман – Миронов крепко держал власть в своих руках, и была уже надежда на то, что вовсе обойдется без войны. Другая битва намечалась в казачьих станицах и селах иногородних – битва за урожай. Те казаки и иногородние, которые выжили на Германской войне и вернулись домой, отлюбили жен за все время разлуки и с жадностью набросились на привычный сельский труд. Не до войны им сейчас, не до смуты.