Полетали они в итоге очень мало. От шквала как минимум сотни автоматов и пулемётов вертушки начали дымить и одна начала крениться набок. Не знаю, успели ли они высадить десант и эвакуировать десятки своих трёхсотых и двухсотых, видно было только то, что они разворачиваются в сторону безопасного Красного Лимана и ковыляют к себе на аэродром. Подбить не подбили, зато повредили.
Три боевых захода для лётчиков и выведенные из строя вертолёты показались достаточными для руководства укров, чтобы понять, что авиацией разбрасываться не стоит, так как у «сторонников федерализации» не только ментовские палки и травматы, а серьёзное «стратегическое» вооружение.
Жена не дозвонилась…
(продолжение боя 3 июня)
Как только угроза с воздуха прекратилась, я вспомнил про рацию:
— У кого в подразделениях есть двухсотые или трёхсотые? — спросил я в эфире.
В рацию никто не ответил, но уже через минуту прибежал боец из соседнего блиндажа, который соединялся траншеями с позициями Крота, и запыхавшимся голосом доложил:
— У нас первый двухсотый.
Крот нашёл несколько своих подчинённых, и мы побежали к месту. На позициях Крота окопы вырывались буквой «Г», поэтому наш окоп по отношению к самолёту размещался перпендикулярно, а соседний — параллельно.
Мы завернули в соседнюю траншею и увидели сначала огромные дырки от пуль в мешках с песком. Несколько белых мешков сверху даже упали и лежали ещё не разорванными. За этим сомнительным укрытием во время налёта спрятался один боец, наверное, думал, что песок его спасёт. Но 23-й калибр легко пробил мешки.
Трети головы у него не было, а левый глаз вылетел из орбиты и держался на каких-то мышцах и нервах. С одной ноги слетел ботинок, оголив голеностоп, в который тоже попала пуля. Дыра на ноге казалась огромного размера, в ней виднелись мышцы и даже кость. Мизинец, безымянный и средний пальцы на одной руке отсутствовали. Их буквально разорвало от попадания пули выпущенной из авиационной пушки.
Я, Крот, Плаха и ещё несколько ополченцев сняли кто кепки, кто каски, перекрестились, я достал из аптечки специальные носилки, которые использует МЧС. Мне их когда-то подарила в Славянске Лёля. Вдруг у кого-то зазвонил телефон, все переглянулись и убедились, что не у нас. Рингтон звучал из кармана убитого ополченца. Я осторожно его приподнял и достал небольшую старенькую «нокию». На потрескавшемся дисплее черными буквами светилось слово «жена». Я показал остальным.
Не знаю, что чувствовали в этот момент другие, так как подобные ситуации у меня повторялись практически каждый день. Особенно после штурма 3 июня, когда укропы с удвоенной силой пытались нас всех убить. Тогда срабатывала, наверное, защитная психологическая реакция, поэтому чувств как таковых не было. Я просто отдал телефон одному парню из его группы и сказал, чтобы он перезвонил жене, после того, как мы отвезём ополченца в морг.