— Вандал, тебя зацепило?
— Нет вроде, споткнулся просто, — быстро ответил я.
Они меня подняли и хотели бежать дальше, но вдруг
я поднял голову и увидел в небе всё это время гудевший Ан-30. Как-то странно у него поблёскивало правое крыло. Сначала я подумал, что он выбрасывает тепловые уловки, но следующей секунды хватило, чтобы понять — самолёт-разведчик подбит. Правое крыло отчётливо пылало огнём. Я заорал:
— Подбили, подбили! Самолёт горит!
Воха с Мотором тоже подняли голову и завопили от радости. Забыв про бомбёжку, мы стояли, задрав голову наверх, и следили за горящим укровским разведчиком. Рация сразу ожила — все наперебой комментировали воздушную победу ополченцев.
Но падение самолёта мы так и не увидели. Он рухнул на украинской территории. Два члена экипажа хоть и получили ранения, но смогли выброситься с парашютами, а остальные шесть человек погибли.
Позже в Сети появился радиоперехват переговоров пилотов сбитого Ан-30Б[152]:
«…Блокпост. От него северней-метров 200, два автобуса стоят. Больше техники не наблюдаю».
Второй пилот ему отвечает:
«Я имел в виду фуры, которые раньше сгорели, сейчас там не было грузовых машин. Где школа — я не знаю».
Пролетает Черевковку:
«…Постараюсь… Черевковка, церковь».
Пилоты между собой:
«Правый горит, ухожу на базу… Включена… Туши, Паша, туши [нецензурно]… На приёме… Нет. Приготовиться к покиданию, [нецензурно]».
Ну а что? Война идет — нечего летать, как однажды сказал казачий атаман из ЛНР Николай Козицын.
Как я «ранил» Boxy огнетушителем
Рядом с «Метелицей» стояла автомойка, в которой хранились боеприпасы для всего Семёновского гарнизона, а также располагалась «больничка», оборудованная мной в подвале. И с тех пор, как танком расхреначили здание гостиницы, мы почти всё время проживали там.
Укровский танк, не дававший покоя ни мёртвым, ни живым, ни ополченцам, ни своим, продолжал долбить из своей пушки по всему, что движется в районе семёновского перекрёстка. Одним из снарядов он попал в крышу гостиницы и зажёг её. И хоть «Метелица» уже ничего ценного собой не представляла: все ополченцы её покинули ещё несколько дней назад, — пожара на своей территории мы допускать не хотели. Рядом был проложен газопровод, электрические провода, поэтому мы решили, несмотря на обстрел, потушить гостиницу.
Мы с Вохой нашли пару небольших воздушно-пенных огнетушителей и один порошковый — огромный, на специальной тачке. Воха нёс два маленьких, а я тащил на второй этаж, где горела крыша, порошковый. Пламя уже хорошо разошлось по крыше и спускалось по зданию вниз, но мы вовремя подоспели и потратили два небольших огнетушителя на то, чтобы перерезать огню дорогу дальше. Маленькие огнетушители что у меня, что у водителя Мотора закончились почти мгновенно, незаметно. Тогда я спустился с кровати к двери комнаты и потащил к окну порошковый. Пока я разбирался, как снимать защитную скобу с этого старья, мне на голую спину капнул расплавленный рубероид с крыши (в летнюю донбасскую жару мы часто ходили даже без футболок). От неожиданной боли я что есть мочи сжал пистолет на огнетушителе. В этот момент полуметровый шланг лежал на кровати и Воха ещё не успел его взять в руки. Порошок выплеснулся наружу, и конец чёрного шланга стал летать по всей комнате. Воха попытался его поймать, но тут же получил промеж глаз белой мощной струёй и заорал. Когда я разжал руку, то услышал в свой адрес матерные слова на все алфавитные буквы. Что ж, стены в этой комнате новым хозяевам белить бы уже не пришлось, Вандал всё сделал за них… А бедный Воха, весь в порошке, продолжая материться, пошёл умываться. Меня почему-то струя не задела, видимо, потому что я стоял в слепом для шланга секторе.