Ночь со среды на четверг стала первой для Софии во дворце, когда она с трудом смогла уснуть. Все прокручивала в голове события вечера, вспоминая, что говорил император, его выражение лица, улыбку и голос. От желания немедленно вскочить с постели и нарисовать хоть что-нибудь чесались пальцы, но София сдерживалась, понимая — если она это сделает, весь день будет клевать носом, а для аньян это недопустимо.
Было что-то странное, необычное в поведении его величества сегодня вечером, но София никак не могла понять, что именно ее смущает. Именно так — смущает. Когда она вспоминала черные глаза Арена — ей показалось, или радужка была шире, чем обычно, не оставив места белкам? — и голос, как будто напряженный, натянутый, словно струна — в этот момент София смущалась. Вроде ничего особенного не произошло, а она ощущала себя так, будто увидела нечто недозволенное. Запретное.
«Ерунда, — думала София, ворочаясь с одного бока на другой, — ты просто переживаешь из-за того, что он заметил твои рисунки. И попросил показать свой портрет. Вот и придумываешь».
Рассуждения были вполне логичными, и спать очень хотелось — все-таки она устала. Но сон не приходил. Промучившись так часа полтора, София встала, налила себе воды в стакан, накапала туда несколько капель слабого снотворного и залпом выпила.
И только после этого смогла уснуть. Утро четверга было как две капли воды похоже на утро среды — София точно так же оделась, умылась, быстро позавтракала в столовой для слуг — но на этот раз служанка императрицы к ней не подсаживалась, — а затем побежала к детям.
Наследники, как и накануне, находились в детской с отцом. Его величество кивнул Софии, поцеловал Агату и Александра и сразу шагнул в камин, не сказав толком ни слова.
«Хотя что он должен был тебе сказать? — подумала София и сама улыбнулась своим мыслям. — Он наверняка уже выбросил из головы случившееся. И рисунки эти — видел ведь гораздо лучше и талантливее, при дворе ведь есть художники! — и то, как… как…»
Произнести — даже про себя, не вслух, — «как сжимал мою талию», София не могла. Она помнила, как в тот момент вспыхнула от неловкого удовольствия и восторженной нежности, и боялась, что император все прекрасно понял. Понял, просто не сказал. И сразу забыл — в конце концов, у него же целая куча дел!
— Агата, — произнесла София, силой отодвигая в сторону тревожные мысли, — твой папа хочет, чтобы я учила тебя игре на фортепиано.
— Ой, — девочка улыбнулась и чуть подпрыгнула, — это здорово! Я хочу. Я видела, как вы играете — я тоже так смогу? — Сможешь, конечно. Не сразу, придется постараться. — Это ясно. А… — А я-я-я? — протянул Александр почти обиженно, надувая губы. София опустилась перед ним на корточки и, взяв в свои руки его маленькие ладошки, сказала: