– Надо задернуть шторы, – произносит Мэй. – Иначе соседи увидят.
Процесс затягивается – окон в доме много.
Мэтью обнаруживается в кухне с бутылкой вина в одной руке и штопором в другой.
– Не вздумай! – пугается Мэй.
Но пробка с мягким хлопком уже вылетает из бутылки. Мэй настораживается – как знать, что еще выкинет этот парень.
– Несправедливо, когда одни шикуют, а другие едва сводят концы с концами, – замечает Мэтью. – Можно вылить все в раковину в знак протеста.
Однако вместо раковины он разливает вино в две кофейные чашки и пододвигает одну Мэй.
– Нет, спасибо, – отказывается она.
Мэтью хохочет.
Зря она его привела.
– Да ладно тебе. – Он стоит над душой, пока Мэй не делает крохотный глоток.
Вкус превосходит все ожидания: свежий, прохладный, ничуть не похожий на терпкое красное вино, которое она пару раз пробовала у Катрины, пробовала по чуть-чуть, несколько капель, чтобы алкоголь, не дай бог, не затуманил мозг. Сейчас это кажется таким ребячеством, хренью, как выразился бы Мэтью.
– Только надо забрать бутылку, – спохватывается Мэй. – Тогда никто не узнает, что мы ее выпили.
– Нашла о чем париться, – фыркает Мэтью.
Она снова отпивает из кружки. Наверное, ей надоело быть паинькой, надоело вечно следовать правилам.
Вдалеке завывают и смолкают сирены. Трещат вертолетные лопасти.
Мэтью включает телевизор. Они опускаются на диван, ощущая под ладонями приятную прохладу натуральной кожи.
– Глянь, мы в телике.
На экране появляется снятое с вертолета изображение университетского городка в окружении патрульных машин. По непроверенным данным, сообщает репортер, порядка двадцати студентов сбежали из карантина.
С мягкого дивана ситуация не смотрится критичной. Скорее забавной. Мэтью постоянно доливает в кружку.
Он рассказывает про историю Америки, про дебильный порядок карантина, гражданскую свободу.
В какой-то момент Мэй испытывает желание закрыть глаза. Через секунду раздается бренчание. Гитара с автографом лежит у Мэтью на коленях.
– Я думала, она просто для красоты, – говорит Мэй, растекаясь по дивану.
Бутылка на кофейном столике практически пуста.
– Даже не настроена, – ворчит Мэтью после пары аккордов.
В недрах сознания мелькает мысль, что нельзя брать чужое, но мысль гипотетическая, не подкрепленная чувством, точно теория, не имеющая к Мэй никакого отношения.
На нее наваливается нечеловеческая усталость – никогда в жизни ей так не хотелось спать. Внезапно она вздрагивает: а вдруг болезнь добралась и до нее? Однако страх быстро улетучивается. Все затмевает прохладная кожаная обивка, мягкая подушка под головой.