Студенты вываливаются в залитый флуоресцентным светом коридор и, покачиваясь, разбредаются по комнатам – кто по одному, кто по двое. Немного отстав от подруг, Ребекка в одиночестве идет к себе, как вдруг затылок обжигает чье-то дыхание.
– Пошли. – Калеб берет ее за руку.
Так непривычно ощущать внезапное переплетение их пальцев, так непривычно вдыхать аромат его кожи, жевательной резинки и мыла, и так приятно чувствовать себя желанной.
– Здесь нам не помешают. – Калеб толкает пожарную дверь и выводит Ребекку на лестницу.
Створка за спиной захлопывается, отрезав свет и гомон в коридоре. Они остаются одни, парень и девушка, тихо сидящие в темноте на холодной ступеньке.
Другие девчонки считают Калеба тощим, но в глазах Ребекки он высокий и поджарый. В резких чертах лица просматривается ум, некая практичность, как у хорошего дизайна.
Ребекка ждет, когда он заговорит.
Калеб вытаскивает из кармана пакетик «M&M’s».
– Хочешь?
В звенящей тишине даже хруст упаковки кажется оглушительным.
Калеб высыпает драже ей в ладонь.
Какое-то время сидят молча. Пока Калеб громко грызет конфету, Ребекка гадает, с чего начать.
– Мне так стыдно, что я не поговорила с ее родителями, – произносит она чуть погодя. – Просто не знала, что им сказать.
Калеб бросает конфетку в лестничный пролет. Пролетев десять этажей, та приземляется с характерным «бамс».
– В таких случаях никто не знает, – замечает он.
До Ребекки дошел слух, будто у Калеба умер брат.
Опьяневшие, сонные, они продолжают болтать. «Калуа» окутывает сознание приятной дымкой. Все вокруг – тусклый свет, ржавые перила, приглушенный стук капель вдалеке – наполняется смыслом, точно события всего вечера уже стали воспоминанием.
Ребекке хочется столько ему рассказать! Рассказать о строгих порядках в ее семье, о запрете на кино, косметику и походы в школу, об уроках алгебры вместе с братьями за кухонным столом, пока мать штудировала пособия по домашнему обучению, а отец тщетно пытался устроить дома приют. Однако слова застревают в горле, и Ребекка тихонько кладет голову Калебу на грудь, словно надеется передать мысли по другим каналам – через тепло своей руки, прижатой к его плечу.
Калеб методично швыряет драже вниз, точно они сидят у края глубокого колодца и загадывают желания на камешках.
– Люди не знают, что сказать, потому что на самом деле сказать нечего, – резюмирует он, и Ребекка словно заглядывает в его прошлое. – Ничего тут не скажешь.
И тут Ребекка явственно слышит, как много лет спустя сама рассказывает эту историю – кошмар своей юности – о девочке Каре в общежитии, о первом соприкосновении со смертью на втором месяце учебы.