Максим смотрел на меня… смотрел. Я видела эти больные глаза. Видела эту адскую боль. Я хочу сказать ему хотя бы еще одно слово. Еще раз. Один раааз. Побыть рядом. Немножко. Господи. Еще один раз. Чьи-то руки крепко сжали меня, и я услышала голос Андрея.
— Все. Нам надо уходить. Обопрись на меня, я тебя держу. Вот так. Идем, моя девочка.
Но у меня подгибались ноги, я вырывалась и тянулась к двери. Андрей сильнее прижал меня к себе. Через несколько минут он вынес меня к машине. Дождь все еще лил, холодный ветер пробирал до костей. Я уже не плакала, я спрятала лицо на плече брата и вздрагивала. Потом тихо сказала:
— Они не могут его убить… не могут… Боже… Андрей… что они с ним сделали… ты бы видел… на нем нет живого места. Они его изуродовали, — всхлипывая и цепляясь за воротник, захлебываясь слезами, — как же ему больноооо… как мне вынести это… как.
— Я знаю, на что они способны… знаю, моя девочка. Знаю.
Он поднес меня к машине, но я впилась в его шею, заставляя посмотреть себе в глаза.
— Мы не можем вот так уехать. Мы должны что-то сделать. Мы не можем его здесь оставить. Я верю… верю, что есть выход. И… он не такой, как ты думаешь. Это он вытащил меня оттуда… он спас… он… Нельзя уезжать и бросать его. Они убьют… слышишь, убьют егооо.
Андрей отвел взгляд и посадил меня на заднее сиденье.
— Я думаю. Я жду ответов из нескольких мест. Пока что мне удается отсрочить казнь. Отсрочить на час, на два и это уже победа. Это все, что я могу на данный момент.
— Ты же… ты же Граф… ты же все можешь, Андрей. Всеее. Найди людей, найди тех, кто его вытащит отсюда. Можно ведь напасть на этот аул. Можно камня на камне здесь не оставить.
— Не можем напасть. Войска не войдут сюда. Слишком много боевиков. Слишком глубоко в тылу находится этот аул.
— Попытайся что-то сделать, — взмолилась я. — Просто попытайся.
— Я пытаюсь. Пытаюсь, Даша. Я уже дошел до крайностей. И пока ничего не выходит.
— Не верю… — я держалась за его плечи и отрицательно качала головой, — не верю я. Его можно вытащить… ты ведь не хочешь, да? Не хочешь его спасать? И… и не надо. Я сама. Я придумаю как.
— Как же ты любишь его… как безумно и сильно любишь. После всех унижений, после всего, что было. Я уже не знаю, как еще он должен тебя растоптать, в какой грязи утопить… Я все еще не могу простить его за то, что он сделал с тобой. Я все еще помню синяки, капельницы, швы… А ты… у тебя есть силы за него бороться и защищать его.
Тяжело дыша, я смотрела на брата, чувствуя, как мое тело наполняется отчаянной силой, чудовищно неподъемной энергией разрушения. И я едва сдерживалась, чтобы не заорать.