– Спросите об этом лучше у Мэри, – ответила Пола.
– Там внизу письмо для тебя, – сказал Эдвард, – можно мне взять марку?
– Ты свинья! – крикнула Генриетта. Близнецы, делившие между собой все остальное, соперничали из-за марок.
Пола засмеялась. Она как раз собиралась выйти из дома.
– Какая там марка?
– Австралийская.
Темная холодная тень укрыла Полу. Продолжая механически улыбаться и отвечать на детские вопросы, она вышла из комнаты и стала спускаться по лестнице. Разумеется, оно может быть от кого-то другого. Но в Австралии у нее не было других знакомых.
Письма всегда лежали на большом круглом столе из палисандрового дерева, стоявшем в центре холла, на котором всегда валялись газеты и книги, читаемые в данный момент всеми домашними, а также разные принадлежности детских игр. Эдвард забежал вперед и убрал свою «Об охоте на ос», под которой он скрыл письмо, чтобы Генриетта не обнаружила марку. Пола издали увидела на конверте почерк Эрика, его ни с чьим не спутаешь.
– Можно я возьму ее, мамочка, ну пожалуйста?
– Можно мне будет взять следующую, а потом следующую и еще раз следующую? – кричала Генриетта.
Руки у Полы дрожали. Она быстро надорвала конверт, вынула оттуда письмо и, положив его в карман, отдала конверт сыну. Она вышла на солнечный свет.
Огромная сфера неба и моря – надтреснутая и незамкнутая – накрыла Полу, как холодный свод, и ей стало зябко под солнцем, как в лучах крохотной звездочки. Она наклонила голову, встряхнула ею так, будто сбрасывала покрывало, и ринулась через газон, через луг вдоль боярышниковой изгороди по тропинке к морю. Все в той же солнечной тьме она видела на бегу свои скользящие по лиловатым камням сандалии. Как будто падала в рай моря. Здесь берег круто спускался вниз, и она уселась, пройдя по гремящей гальке к каменному гребню, за ним открывалось море. Оно было спокойно сегодня и почти недвижно, только по временам тихо целовало берег, посылая к нему карликовую волну. Солнце светило прямо в зеленую воду, освещая песчаное дно и камни на нем, а чуть подальше – пятнистую полосу розово-лиловых водорослей. Поверхность отбрасывала на дно блики и тени, отчего море походило на стекло с пузырьками.
О ее романе с Эриком Сирзом Поле напоминали только приходящие письма. Ее память молчала об этом. Верней, она сохраняла некоторые события и детали своего поведения, которые можно было объяснить только тем, что у нее с Эриком был роман. Но саму любовь она не могла вспомнить. Казалось, она была не только убита, но и навеки выброшена из светлой череды событий жизни, которые она принимала и помнила, уничтожена тем ужасным шоком, который она испытала от той ужасной сцены.